Расколотое небо

Домой идти не хотелось: снова сиди одна, а на улице первая весенняя теплынь, люди... Зайти к сестре? Лена, наверное, спит. Да и чего заходить? У нее своих забот хватает...

Шурочка медленно побрела по улице, опустив руки. Анатолий шел за ней, то скрываясь за деревом, то уклоняясь в темноту от света редких уличных фонарей. Неожиданно он услышал ее всхлипывания. Может, подойти, спросить? А если прогонит? Какое кому дело до чужих слез? Иди своей дорогой, не лезь в душу.

Шурочка вышла на освещенную аллею, обернулась и заметила возле дерева Анатолия.

— Прячетесь-то зачем? Выходите. У вас сигарет нет? — Ей вдруг захотелось закурить. Угостили однажды на вечеринке подруги — понравилось.

— Я не курю, но сигареты сейчас принесу.

— Не надо! Поздно, где возьмете?

— Не беспокойтесь, — ответил Сторожев. — Мой друг Кочка дымит, как паровоз. У него найду. — И скрылся в темноте.

«Быстрый, — подумала Шурочка. — Не успела глазом моргнуть — и след простыл».

Анатолий примчался домой, взял со стола пачку сигарет, спички и бегом кинулся назад, в конец аллеи. Перед Шурочкой он вырос так неожиданно, что она вздрогнула. Подал сигареты и спички. Она закурила. Красный вздрагивающий огонек то и дело вырывал из темноты ее подпухшие губы, напряженные, заплаканные глаза.

— А вы в любовь верите?

Анатолий опешил. Он ожидал вопроса, но не этого. Чего это ей о любви захотелось поговорить? О любви молчат.

— Конечно, — растерянно ответил Анатолий.

— А откуда вы знаете, что она есть?

— Из книг.

— Ах из книг! — зло засмеялась она. — В книгах что хочешь придумать можно. А в жизни вы ее встречали, настоящую?

— Пока не довелось.

— То-то же. Нет сейчас настоящей любви и не будет! Увидит парень девушку — у него одна мысль: как побыстрее руки в ход пустить. И поговорить с ним не о чем. Пойдешь с таким в кино, а он до конца сеанса не может высидеть. К выходу тянет. «Пойдем ко мне, пока соседа по комнате нет...» Любовь!..

— Зачем вы так? — сокрушенно сказал Анатолий. — Неправда это. Возьмите хотя бы Васеевых, Лиду и Генку! Любят ведь друг друга, по-настоящему любят.

Шурочка ничего не ответила, круто повернулась и зашагала к своему дому. Взбежав на крыльцо, нащупала за наличником ключ, открыла дверь и вошла в темный коридор, оставив дверь открытой.

Сторожев остановился, не зная, что делать: идти ли вслед за нею или возвращаться домой. «Характерец», — подумал он и услышал голос Шурочки:

— Куда же вы?

Она стояла на крыльце с бутылкой вина и двумя стаканами.

— Держите!

Шурочка сунула ему стаканы, налила вина, поставила бутылку на перильце, достала из кармана костюма две конфеты.

— Зачем это? — строго спросил Анатолий, — Уберите.

Шурочка, казалось, не слышала его.

— Давайте выпьем за любовь! За людей, которые верят в нее! — Выпила, хрипло засмеялась. — А теперь ступайте.

— Зачем вы так? — сказал Анатолий. — Глупо это, слышите?! Не надо этого...

Шурочка поцеловала его в щеку и скрылась в темном проеме двери.

Сторожев постоял возле крыльца и медленно побрел домой. Он не ощущал наступившей ночной прохлады, зябкого весеннего ветерка, спустившегося с заснеженного темного пригорка. Радостный и возбужденный, шумно распахнул дверь квартиры и увидел Лиду и Геннадия.

— А, вот и Толич! — воскликнул Геннадий. — Молодец! Как говорит наш замполит, не оставляй любовь на старость, а воздушные бои на осень. Проходи, проходя. Мы собрались чаи погонять. С каким вареньем хочешь?

— Подожди о чае. Пусть доложит, откуда так поздно явился. Когда это было, чтобы летчик Сторожев возвращался домой в первом часу ночи? — Лида встала между Геннадием и Анатолием, глаза ее смеялись. — Лед тронулся! Какому богу помолиться? — Она одобрительно похлопала Анатолия по плечу и принялась разливать чай. — Давно бы так.

Первую чашку Лида подала Анатолию. Подвинула розетку с вареньем, сахарницу.

— Пирог пробуйте. С яблоками.

— Пирог с яблоками и крыжовенное варенье — лучшее, что есть на свете, утверждал Пушкин, — сказал Геннадий.

Анатолий попробовал пирог и засмеялся:

— Вкуснятина! Знал Александр Сергеевич толк в пирогах. Знал!

6

Тревога подняла людей на рассвете. Геннадий спросонья никак не мог понять, почему Лида так трясет его. Лег спать позднее обычного: долго сидели у Николая — тот снова вернулся домой навеселе. Николай оправдывался: пригласили в компанию, отказаться не мог. Обычно Лида старалась защитить Николая — горе у человека! Но теперь и она понимала, что его надо остановить, пока не поздно. Ее упреки Николай выслушал молча, густо побагровев, но в его глазах стыла тоска.

Геннадий знал цену «разговорам по душам». Нужно было что-то покрепче. Как командир звена, как друг и заместитель секретаря партбюро эскадрильи, он был обязан поставить в известность руководство полка: у Кочкина дела плохи. На этом настаивал и доктор Графов, который в тот вечер привел пьяного Николая домой.

— Гена, тянуть дольше нельзя, — сказал Графов. — Ему нужны не увещевания, а основательная встряска. Горегляд и Северин его еще остановить могут, вы, Лида и Сторожев — нет.