Расколотое небо

Сосновцев появился в полку, когда Махов был в воздухе, а Горегляд руководил полетами. Северину о его приезде дежурный по стоянке доложил после того, как машина начальника политотдела остановилась у ТЭЧ. Сосновцев выслушал доклады начальников групп регламентных работ, обошел расстыкованные машины, побеседовал с техниками и механиками, ознакомился с технологическими картами, подробно расспросил о расстановке людей. Самым узким местом оставались спецслужбы, никакие рывки и авралы здесь помочь не могли. Нужны новые группы, нужен второй комплект специалистов. А их нет и взять неоткуда. Горегляд усилил группы за счет личного состава эскадрилий. Одни дыры латаем, другие оголяем. Работа организована в две смены, а спецслужб — даже в три, с коротким перерывом на сон. «Поточный метод полетов» выматывал людей. В авиации авралы никому пользы не приносили. Северин прав: ТЭЧ — на пределе. Все держится на тонкой нитке. Она может лопнуть в любую минуту. Где-то недосмотрят, что-то проверят кое-как — и все.

Вечером Сосновцев встретился с Маховым. Разговор был долгий и крутой. Налет часов вскружил Махову голову. ПМП — это достижение, это прогресс. А недостатки, так они есть везде. «Поточный метод полетов» уже дает положительные результаты. Это факт.

— Но налет превратился в самоцель...

— Согласен, — кивал Махов. — На какое-то время — да. Потом все вернется на круги своя. Главное — вырвать два-три месяца.

— Слишком дорого они нам могут обойтись. — Сосновцев остановился возле методического городка. — Почему вы, Вадим Павлович, не любите людей? Грубы с ними?

— Жалуются? — не без удивления спросил Махов. — Я это, честно вам говорю, отношу к высокой требовательности. Никому не нравится, когда с него строго спрашивают. Проблема резкого увеличения налета — это крепость, и ее можно взять лишь с помощью высокой требовательности.

— Любую крепость взять можно. Но мудрый полководец, прежде чем дать команду на штурм, людей выслушает, все рассчитает, выберет лучший вариант и лишь после этого определит направление главного удара. Другой же ради быстрой победы и громкого рапорта будет брать крепость с ходу, невзирая ни на что. Сейчас настало время точного расчета, анализа и научного предвидения. Современный руководитель должен уметь считать все: от снаряда и ракеты, морального духа людей до количества топлива на операцию. Все должно быть учтено. Тот, кто умеет считать, тот и добьется победы. К сожалению, этого-то еще многие не поняли и к научной организации труда относятся скептически. «Это не для армии, — заявляют они. — Пусть НОТ внедряют на производстве». А теперь вернемся к тому, с чего начался разговор. О человеческом отношении к людям. Вместо того чтобы посоветоваться — совещание с разносом. Коллектив в полку крепкий, с ним можно горы свернуть. К сожалению, вы этого так и не поняли, решаете сложные задачи наскоком, силой данной вам власти. Хороший руководитель остается во главе коллектива, а не возвышается над ним. Вы увлеклись администрированием, обвешали офицеров взысканиями. У начальника ТЭЧ — хорошего, честного партийца — от вас два взыскания. Накалить обстановку нетрудно, а сделать ее рабочей сможет не каждый. Люди работают очень много, Вадим Павлович, к ним надо быть подобрее, позаботливее.

3

О своих намерениях Сосновцев сказал только замполиту эскадрильи Буту; тот организовал материальное обеспечение задуманной «операции». «Заговорщики» действовали скрытно, и, когда полковник Горегляд доложил Сосновцеву о служебном совещании в воскресенье, начальник политотдела сказал:

— Совещание переносится на шестнадцать ноль-ноль. Вам, Степан Тарасович, и Северину быть в пять ноль-ноль возле гостиницы. Форма одежды — комбинезоны. Прошу не опаздывать.

Горегляд переглянулся с Севериным. Тот пожал плечами и удивленно поднял брови.

Утро выдалось тихое и росистое; из соснового бора неслись неумолчные птичьи хоры; с голубой высоты на землю падали милым перезвоном песни жаворонка; от озера тянуло прохладой и свежим запахом скошенного тростника. И необыкновенная тишина, нависшая на вершинах бронзовоствольных сосен, и птичьи голоса, и шелест вымахавшего в человеческий рост камыша, и прозрачный, звонкий воздух — все это кипение и утверждение жизни наполняло грудь стоявшего у порожка Сосновцева. Он запрокидывал голову, стремясь отыскать сквозь редкую крону хвои трепыхавшийся в васильковом мареве неугомонный серый комочек жаворонка, вслушивался в шелест ножевидных листьев камыша, вглядывался в подернутую тонкой кисеей тумана озерную даль и радовался всему этому, скупо улыбался, беззвучно шевеля губами.