Расколотые небеса

– Так точно! – браво прищелкнул каблуками вахмистр, и в бледно-голубых медвежьих его глазках мелькнуло уважение.

– Пристегните к поясу трос, – протянул ему бобину с прочным и легким нейлоновым линем Александр.

Солдат подчинился беспрекословно, передав трос стоящему позади него Решетову, сосредоточенно пощелкивающему тумблерами своего «Василиска» и крутящему головой, ловя в виртуальный прицел ту или иную «мишень»: одиноко стоящую сосну, со странно-рыжей, словно опаленной хвоей, угол бетонного пакгауза, замершего на своем посту жандарма-контролера… По плану операции они с Лежневым – пулеметчиком отряда – должны были войти первыми и сразу занять оборону, прикрывая идущих за ними товарищей. Командир же должен был «нырнуть» в самом конце, перед тащащим на себе аппаратуру связи Ясновым. Но то, что вполне допустимо и понятно для привычного командира, ни в какие ворота не лезло в случае с «засланным казачком» Воиновым-Бежецким. По всему выходило, что он прячется за спины своих временных подчиненных, и Александр легко это дело переиграл, как, бывало, давным-давно, в кажущейся уже чудным сном «прежней жизни», переигрывал не раз. Благо здесь, перед дверью в неизвестность, равно как и перед броском в атаку, он один был и царь, и Бог, и воинский начальник. Все претензии будут к тем, кто вернется. А победителей – не судят… Точно так же как проигравший виноват во всем.

«Вот так и надо, – думал Бежецкий, проверяя в последний раз все, что могло оказаться там, на той стороне, жизненно необходимо. – Ребятам надо дать понять, что есть человек, который отвечает за все и которому они должны подчиняться не думая. До определенных, конечно, пределов – хуже нет командовать безмозглыми дуболомами. Да и не приходилось мне что-то никогда. Все же русский солдат – лучший солдат…»

Он закрыл нос и рот дыхательной маской, сделал для пробы несколько вздохов и опустил забрало шлема. Ватной тишины не наступило: благодаря чувствительным динамикам он слышал все, как на воздухе, даже больше. Чей-то (по голосу – шереметовский) шепоток, например. И хотя солдат шептал что-то вроде: «А ведь ротмистр-то – хват, за таким я пойду…» – пришлось сделать замечание:

– Разговорчики в строю! Делай, как я…

Солдаты завозились, щелкая запорами шлемов, запыхтели, приспосабливаясь к непривычному способу дыхания…

– Я иду первым. Все остальное – по плану. За мной – Лежнев и Решетов, потом – с интервалом в две минуты – Степурко и Алинских…

– Ваше благородие, – смущенно пробасил Лежнев. – Может, как договорено было: сперва мы с Егором? Все же черт его там знает… Может, прикрывать придется…

– Отставить! Идем, как я сказал. Вы с Решетовым за мной ровно через сто двадцать секунд. И сразу же отстегиваете трос и занимаете оборону. На меня внимания не обращать. Живой я там, мертвый или с девками вожгаюсь, – грубовато пошутил Александр, удовлетворенно слыша смешки и соленые шуточки, которым принялись обмениваться исподтишка подчиненные – верный сигнал, что утраченная было бодрость восстановлена без потерь. – Ваше дело – прикрыть остальных огнем. Если со мной что-то случилось, то командование переходит к поручику Батурину. Вам понятно?

– Так точно…

– Тогда – с Богом…

Бежецкий повернулся к каменному «тупику», бросил взгляд на часы – до «времени Ч» оставалось ровно две минуты, – перекрестился про себя (перекрестился бы и явно – вера давно вошла в плоть его и кровь – но подчиненные…) и, дождавшись, когда на табло высветятся нули, двинулся вперед. За какой-то шаг до каменной тверди захотелось вытянуть вперед руку, чтобы проверить дорогу, но Александр переборол это желание, большим пальцем снял автомат с предохранителя и разом, всем телом, словно в ледяную воду, подался вперед.

«А ну как действительно забралом о стену! – успел подумать он. – Выдержит ли?..»

И с замиранием сердца ощутил, как, не встречая сопротивления, движется сквозь «каменную толщу», превратившуюся вдруг в неощутимое сплетение синеватых сполохов…

* * *

Лежнев и Решетов вывалились головой вперед в метельную круговерть так энергично, что вахмистр непременно сунулся бы шлемом в наметенный под ногами сугроб, если бы его напарник не сгреб его за шкирку, словно котенка, и не подтолкнул влево.

– Чего ты?.. – начал было ошеломленный невиданным переходом, темнотой, ударившей по глазам, непроницаемо-плотной после яркого дневного света, яростным свистом ветра в ушах и, главное, острым, словно нож, потоком ледяного воздуха, хлынувшего под неплотно прикрытое забрало шлема (Лежнев, не совсем веря в россказни бородатого, похожего на деревенского батюшку ученого, решил схитрить и не закрыл его наглухо, боясь задохнуться в жаре). – Сдурел?..