Расколотые небеса

Конечно, никакой неземной ее краса не была. Да и красотой вообще. Так, симпатичная, привлекательная девушка, мимо которой пройдешь на улице и не оглянешься. Но было в ее лице что-то такое… Славе внезапно показалось, что об этой девушке он мечтал всю свою жизнь. Не то видел когда-то во сне, не то рисовал в юношеских мечтах именно этот образ…

— Цель визита в Российскую Империю? — деревянным голосом спросил он, чтобы только не молчать.

— Туризм, — пожала плечиком незнакомка. Впрочем, почему незнакомка: Соловьева Екатерина Михайловна, одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения, уроженка Москвы, православного вероисповедания…

— Не состоите ли под следствием? — продолжал допрос пограничник, кляня себя последними словами, но не в силах остановиться — лишь бы подольше не отпускать от себя, лишь бы еще и еще чувствовать ее близость. — Не скрываетесь от правосудия или долговых обязательств?

— Нет, — улыбнулась Екатерина Михайловна, став еще милее — так осветила улыбка ее немного печальное лицо. — Конечно же, нет.

Все. Лимит времени исчерпан.

— Вы имеете право пребывать на территории Российской Империи не более четырнадцати дней согласно оформленной визе, — опомнился поручик, едва не перепутав нужный штамп. — Для оформления более длительного пребывания вам следует обратиться в соответствующий департамент Министерства Внешних Сношений либо в посольство вашей страны в любом городе Российской Империи. Следующий!..

— Что, Славка, хороша? — облокотился на спинку его кресла вошедший, как всегда, тихо и неслышно Левка Акопян, такой же поручик-контролер, только сидящий не за стойкой, а в машинном зале, куда стекались данные со считывающих устройств всего терминала. — Ай, какая дэвушка, да? Пэрсик! Хурма!

— Гранат, слива, кокосовый орех, — в тон ему ответил Вячеслав, делая вид, что занят, хотя место перед окошком пустовало. — Тыква, арбуз, ананас.

— Я серьезно, да! — обиделся «электронный бог». — Хочешь, телефон ее пробью через машину? И адресок заодно. Тэбе не надо — сэбе возьму!

— Откуда?… — вздохнул Слава, ставя штамп в паспорт какой-то Клары фон Цвейбург, неизвестно зачем прибывшей в Москву из Вольного Града Гамбурга: виза у нее была привычная — зеленая, а следовательно, ни к какому «зазеркалью» тощая, словно вяленая селедка, дама отношения не имела. — Она оттуда…

— Ты совсем балной, да? — постучал по курчавой, как у абиссинца, голове Левон Оганезович. — У нее же здесь точный аналог имеется. Как и нас с тобой — там, — когда Левка переставал валять дурака, кавказский акцент у него — «армянина с Маросейки», как он себя сам называл — исчезал бесследно. — Куда она, думаешь, сейчас направляется, а?

— Не знаю. Да и знать не хочу.

— С двойником своим повстречаться, чай-вино попить да посплетничать. Очень это сейчас модно стало: и у нас, и у тех, — Левка ткнул пальцем куда-то вдаль, — зазеркальных. А на девяносто — девяносто пять процентов и адреса, и телефоны у них совпадают. Так что я бы на твоем месте…

— Ну, пробей, пробей… — Слава уже устал от бесконечных попыток сослуживцев и особенно сослуживиц устроить его личную жизнь. Причем последние зачастую пытались небескорыстно для себя, любимых… — Ты же не отстанешь…

Кольцов знал наверняка, что ни о каком «личном интересе» у Левона речи идет: по натуре своей, как и все кавказцы, любвеобильный, он давно и прочно был связан по рукам и ногам большой армянской семьей: супругой Лолой, в которой души не чаял, и шестью разновозрастными ребятишками, которых просто боготворил. Какой уж тут «загул на сторону»? Разве только виртуальный.

И листок распечатки лег перед поручиком на стол через десять минут…

20