Расколотый Мир

Днем, когда возвращалось тепло, Генерал был в хорошей форме. Чем дальше на запад они продвигались, тем разговорчивей он становился; Лив полагала, что свежий воздух и ходьба идут ему на пользу. Он даже реагировал на некоторые из ее вопросов — правда, в ответ лишь складывал из ее слов какую-нибудь бессмысленную сказку (о птице, о двух поссорившихся братьях, о долгой зимней дороге). От этого Лив улыбалась, смеялась и обнимала его, а он сопел — казалось, от счастья. Кридмур весь день держался отстраненно, погруженный в свои мысли, и Лив с Генералом, оставаясь наедине, были почти счастливы. Но потом внезапно похолодало, и Генерал замолчал. Холод причинял ему боль, он сворачивался в комок, как животное, и скулил. От прикосновений Лив он вздрагивал, и у нее разбивалось сердце. Она отходила от него и ежилась у костра, растирая ноги, ставшие худыми и жилистыми, как у человека, чья жизнь тяжелее той, для которой он предназначен.

Это ведь тоже ловушка, думала Лив. Ее растущая привязанность к бедному старику была иррациональной. Причины очевидны: одиночество и страх, а кроме того, чувство вины за то, что она невольно бросила Магфрида, причинив ему боль. Это чувство не давало сбежать и приковывало ее к Кридмуру. Она не могла ему противиться.

Она сидела у красного пульсирующего костра и пыталась сдержать свои чувства.

Когда Кридмур заговорил, она вздрогнула.

— Вы когда-нибудь слышали о Безымянном Городе, Лив?

— Безымянном Городе? Нет, никогда.

— Ну да... — Он поворошил костер. — Все верно, откуда вам о нем знать.

Он умолк. Лив ждала продолжения.

— Вы спросили, когда я пришел к Стволам, — сказал он. — Как я поступил к ним на службу. Рассказывать тут нечего — был пьян, и точка. Лучше я вам расскажу другую историю, случившуюся, когда я был еще молод и невинен; тогда я впервые увидел агента Стволов, и тогда же, насколько мне известно, Стволы положили глаз на меня. Хотя кто их знает? Может, они следили за мной еще в утробе матери. Их пути неисповедимы...

Лив сидела тихо.

Глядя в огонь, Кридмур рассказывал дальше.

— Это было в городе Кривой Корень, далеко на восток отсюда, на самом севере Дельты, за снежным хребтом Опаловых гор, где я когда-то чуть не умер. В мире едва ли найдется дикое место, где мне бы не довелось оказаться на волосок от смерти. Это было тридцать с лишним лет назад, в моем возрасте уже начинаешь путаться. Тридцать два года назад. Я оказался там по поручению...

Освободительное движение. Тогда он состоял в их рядах. Боролся за освобождение от гнета и рабства жителей Первого Племени, которое не хотело благодарить своих освободителей за оказанное внимание, но добродетель никак не воздавалась, а тщетность усилий лишь подталкивала на новые жертвы...

Коренастый юноша-очкарик с бледным лицом и лохматыми черными волосами, он все еще говорил с акцентом паренька из далекого дождливого Ландроя, откуда когда-то сбежал. Он стоял на перевернутом ящике на рыночной площади Кривого Корня и ломающимся голоском нараспев оглашал шумный рынок вестью об Освобождении.

Было жаркое лето, вечерело. Солнце клонилось к закату, окрашивая мир в оттенки свежего мяса. На рынке шумели коровы, козы, торговцы; с полдюжины кузнецов ковали что-то; изредка раздавались выстрелы — оружейники демонстрировали свой товар; а сквозь толпу протискивались всадники, среди которых были даже солдаты в красных мундирах. И как жужжали мухи!

Джон Кридмур проповедовал Освобождение. Холмовики, которых он хотел облагодетельствовать, молча стояли в своей клетке, белые как кость, с черными космами до пят и одеревенелые, будто сосны. Их лодыжки были скованы цепями. Железными цепями. Камень в руках холмовиков становился мягким и податливым, как вода, но железо причиняло им боль. Железо превращало их в товар, в инструменты.

Горбатый старик на пне в десяти футах от него нахваливал дешевые романы в желтых обложках, баллады и иллюстрированные книжицы о приключениях Генри Стила, Славоя Людоеда, Салли Ножик из Лудтауна и прочих грабителей, мошенников, убийц и служителей Стволов. Рабовладелец, маленький, похожий на крысу человечек в поношенной меховой шапке и потертом костюме, стоял возле клетки с холмовиками и превозносил свой товар до небес.

Кридмур снова подал голос — и раскидал по толпе пачку газет «Разорванные цепи», печатного органа Освободительного движения. Их никто не поднял. Фермеры Кривого Корня смотрели на них с безучастной брезгливостью.

— Ступай домой, мальчик! — раздался мужской голос, беззлобный, но скучающий. Это уязвило Кридмура. Он был из тех, кто предпочитает, чтоб его скорее ненавидели, чем не замечали.

И он зачитал текст из двадцать второго номера «Разорванных цепей» — отрывок речи, которую недавно прочитал мистер Онслоу Филлипс в мраморном здании мэрии Бичера: