Расколотый мир

Берни в очередной раз обхватил Люка за пояс, завалил его на землю, но тот как-то хитро подставил подножку, и они вдвоем покатились по снегу. Леди Лотта наблюдала за этим с едва заметной улыбкой терпеливейшей из матерей, мне же хотелось одновременно злиться и хихикать. Злиться – потому что как смеет он развлекаться, когда кругом виноват? И когда мне так плохо?

С нездоровым упорством ковыряя рану, которая и так не думала заживать, я в понедельник, после нашей стычки в столовой, замазав кремом саднящие губы, нашла в своих вещах и впервые прочитала досье Люка. Закончила чтение глубокой ночью – закончила и сожгла папку, трясущимися от злости и ревности руками выдирая листы и кидая их в камин.

«Вступил в интимную связь с женой подозреваемого, чтобы добыть информацию, и блестяще раскрыл дело», «предложил покровительство» какой-то оперной певичке, дабы уничтожить компромат на одного из министров, хранящийся у нее, «сошелся с дочерью Валенского» и раскрыл заговор против короны… Десятки дел, и почти в каждом – какая-нибудь женщина, с которой он спал. И это только по работе. А сколько их у него было помимо службы в Управлении? Сотни?

Я понимала, сколько пользы он принес стране, и, будь это кто-то другой, я бы точно зачитывалась сухим казенным описанием этих подвигов взахлеб, будто приключенческим романом. Но это был он, мой Люк. Мой!

«Это я, – говорил он мне, – я такой и есть, Марина».

Да, только раньше я легко закрывала на это глаза и заранее прощала ему его прошлое. И сейчас прекрасно понимала, что взялась за досье, дабы укрепиться в своем решении. Иногда накатывали минуты слабости, и мне хотелось прийти к нему, прижаться и забыть обо всем.

Только так нельзя. Нельзя. Мне все еще было очень больно и плохо, и я понимала: пока не выболит, не зарубцуется – нельзя. Иначе злость и презрение к себе и к нему будут прорываться, и я просто не смогу спокойно жить рядом дальше. Вот если зарубцуется…

С улицы опять раздались крики – теперь братья носились по снегу друг за другом, как пара молодых, одуревших от запаха весны охотничьих псов.

– Берни его обожает, – заметив мой удивленный взгляд, проговорила леди Лотта. – Они никогда не общались плотно, но с тех пор как Люк вернулся в Инляндию, очень сблизились.

– Его трудно не обожать, – согласилась я, стараясь, чтобы не дрожал голос. К чести леди Шарлотты, она сдержалась и не стала ничего спрашивать и на этот раз.

Почти неделя со свадьбы принесла мне немало открытий. Я узнала, что Люк может быть пугающим и подавляющим, увидела, что он способен легко дурачиться, как сейчас. Наблюдала за его бережным, почти трепетным и немного смущенным отношением к матери и ироничным – к брату и сестре и даже немного ревновала. Ловила тоскующие, жадные взгляды в свою сторону и передергивала плечами от противоречивых чувств.

Всего несколько дней, а Люк, которого я знала, любила и ненавидела, вдруг оказался куда больше и глубже, чем я себе представляла. Что же будет через год? Или через десять лет?

«Если у вас будет этот год или десять лет».

Стала портиться погода: солнце быстро затянуло серой хмарью, посыпался снег. Сначала легкий, прозрачный – но за какие-то минуты принялась заворачиваться метель. Извозив напоследок друг друга в сугробах, Люк и Берни поднялись и пошли к застывшему, засыпанному снежком Ирвинсу. Взяли по бутылке вина, начали пить – дворецкий ловко наливал в стаканы дымящийся напиток, и они чередовали его с алкоголем. Затем, обнявшись и о чем-то оживленно беседуя, направились к входу в замок; бедолага Ирвинс как-то умудрился поднять их одежду и шел следом, нагруженный выше головы, но при этом ухитряясь оставаться величественным.

Навстречу братьям вышел начальник местной безопасности Жак Леймин в сопровождении капитана Осокина, руководителя отряда моей личной гвардии. Отряд из двадцати человек прибыл сегодня с утра. Василина в телефонном разговоре сообщила, что выделяет мне гвардейцев из рудложского полка. Конечно, не столько, сколько Поле и Ангелине – они имели право на «королевскую сотню», – но все равно неплохо.

– Будем надеяться, что Алина с Каролиной погодят с замужеством, – заметила я с легкой язвинкой, не став спорить. – Иначе в Рудлоге закончатся гвардейцы.

Безопасник и начальник моей гвардии, поздоровавшись с Люком, двинулись вокруг замка: Леймин что-то объяснял капитану под усиливающейся метелью. Скоро видимость стала совсем плохой, и мы с леди Шарлоттой отошли от окна и вернулись к обсуждению официальной церемонии.

Позже, уже из своих покоев, я позвонила Кате, чтобы поздравить ее с праздником, и во время общения прислушивалась к набирающему обороты снежному урагану за окном. Деревья в парке гудели и клонились к земле, и смотреть на улицу было жутковато.

– У нас тоже метет, – говорила Катя в трубку. – Сидим дома, празднуем.

– Свидерский у тебя? – поинтересовалась я, все-таки подходя к окну. Мне послышался стук, будто где-то с грохотом захлопнулись ставни.