Расколотый Запад

Но этого потенциала недостаточно для интеграционных потребностей Европейского союза, который, как нам хочется думать, учится говорить вовне единым голосом и берет на себя «внутренние» полномочия по проведению созидательной политики. Солидарность среди граждан политического сообщества, каким бы большим и гетерогенным оно ни было, вряд ли сложится только благодаря практике осуществления негативных обязанностей универсалистской морали справедливости (в случае ООН это обязанности по недопущению агрессивных войн и грубых нарушений прав человека). Граждане, идентифицирующие друг друга как членов данной политической общности, действуют, исходя из убеждения, что «их» сообщество отличает образ жизни, который предпочтительнее или, по крайней мере, молчаливо одобрен всеми. Такой политический этос больше не обладает признаками самобытности. Он осуществляется как очевидный результат развития политического самосознания, постоянно сопровождающего демократические процессы, и воспринимается его акторами как сконструированный.

Уже национальное сознание, сложившееся в XIX веке, было подобной конструкцией (хотя граждане и не осознавали этого). Вопрос, следовательно, не в том, «есть» ли европейская идентичность, а в том, могут ли пространства национальной политики открыться друг для друга. То есть возможна ли вне национальных границ собственная динамика формирования общего политического общественного мнения и общей воли применительно к европейским темам. Политическое самосознание европейцев может сегодня формироваться только в условиях демократического процесса, что, естественно, исключает отчуждение от граждан других континентов.

Структура государственно-гражданской солидарности не создает никаких препятствий для ее возможного распространения за пределы национальных границ. Разумеется, растущее доверие — не только следствие формирования общей политической оценки и общей воли, но и их предпосылка. До сих пор европейское объединение происходило в форме циркулярного процесса. И сегодня путь к углублению демократических основ Союза и необходимому взаимному сплочению общественности разных наций определяется уже накопленным капиталом доверия. В этой связи значение примирения между Францией и Германией невозможно переоценить.

Еще не ослабла разделяющая сила национальных историй и исторического опыта. Эта сила прорезает европейскую почву, как геологические разломы. Землетрясением стала противоречащая международному праву иракская политика правительства Буша, разбросавшая наши страны по разные стороны этих исторических разломов. Заложенный в национальной памяти потенциал обладает особой взрывной силой, потому что именно национальные государства выступают в роли «Высоких Договаривающихся Сторон европейских договоров». Другие конфликты (между большими регионами, классами, религиозными общинами, партийными союзами, когортами присоединившихся, между величиной и экономическим весом государств-членов) затрагивают сферу интересов, которые так перекрещиваются и напластовываются в европейском пространстве, что это создает для Европейского союза дополнительный стимул к сплочению.

III

Если сегодня вновь оживают такие глубоко укорененные противоречия прошлой истории, если они тормозят европейский процесс объединения, то новую актуальность обретает концепция «разных скоростей». Политическим элитам следует задуматься о границах бюрократического способа управления. Это более важная задача, чем грезы министра иностранных дел Германии о далеко идущих стратегических задачах расширенного ЕС в мире [30]. Политикам когда-нибудь придется ответить на вопрос: как и где спорную цель европейского объединения можно сделать многообещающей темой процесса самопонимания для самих граждан. Политическая идентичность граждан, без которой Европа не может стать дееспособной, формируется только в транснациональном общественном пространстве. Это формирование сознания не поддается элитарному вмешательству сверху, его нельзя «установить» административными решениями, как движение товаров и капитала в общем экономическом и валютном пространстве.

III. Взгляд на хаотичный мир

7. Интервью о войне и мире [31]

Вопрос. Вы были весьма критически настроены против войны, которую вели США в Афганистане и Ираке. Однако во время косовского кризиса вы поддерживали такую же односторонность (Unilateralismus) [США], оправдывали формулу «военного гуманизма», если воспользоваться термином Хомского. Что отличает эти варианты военных действий в Ираке и Афганистане, с одной стороны, и в Косово — с другой?