Раскрыть ладони

Пальцы крюками вонзаются в кожу, не пробивая плоть, но сминая так сильно, что горячие соломинки, те, кончики которых корзинкой оплетают сердце, выгибаются дугами на грани разрыва. Губы Тени раскрываются в последнем отчаянном вдохе и застывают — вместе с удивлением в серых глазах. Горсточка времени осыпается на пол, и под бледной кожей вспухает останавливающая свой бег черная змея.

Удар. Удар. Удар. Это стучит мое сердце, неторопливо и размеренно. Нужно всего лишь подождать, пока рисунок замрет окончательно, а потом… Потом все будет просто. Ведь воскрешать мертвецов легче, чем убивать живых.

Собираю в кулак нити занавесей, окружающих грудь убийцы. Сжать, разжать, снова сжать, повернуть, натянуть, отпустить… И никаких чувств. Работа. Самая обычная работа.

Резкий вдох, наполняющий легкие воздухом, должно быть, причиняет убийце сильную боль, а глаза, снова возвращающие себе прежний блеск, смотрят и не верят. Но я и не хотел, чтобы верили мне или в меня. Хуже другое: в серых лужицах дрожит отсутствие понимания. Это значит, нам больше не о чем и незачем говорить.

Поворачиваюсь, иду к двери. За спиной раздается шорох. Узор начал делать свое дело? Хорошо. Просто замечательно. Долг уплачен, и теперь я могу чувствовать себя совершенно свободным. Правда, трудностей стало только больше, но…

Они только мои. И я не отдам их никому.

* * *

— Ты быстро учишься.

Ночь принесла с собой желанную тишину, а поднятые дневной жарой в воздух капельки воды, похоже, собираются в тучи, обещая пролиться дождем. Давненько я не стоял под теплыми водяными струями… А что, можно попробовать вспомнить детство, беспечное и почти счастливое. Если получится, в чем сомневаюсь, и с каждой прожитой минутой — все больше.

— Было бы, чему учиться!

Демон укоризненно качает головой:

— Мы все учим уроки. Каждый день. А тот, кто не усваивает науку с первого раза, обречен снова и снова повторять одно и то же. Правда, некоторые наставления я бы не отказался выучить еще раз.

Я тоже. Например, пережить заново те мгновения, когда ждал возвращения черного рисунка на тело убийцы. Такого спокойного азарта и уверенности мне не доводилось чувствовать никогда прежде. Я не узнавал самого себя, и это было… Прекрасно. А вот возвращение к прежнему усталому унынию почему-то не понравилось.

— Да, пожалуй…

Хорошо, когда не о чем говорить, и можно просто стоять, положив ладонь на еще сохраняющий дневное тепло камень стены. Стоять, молчать, не мечтать и не сожалеть. Стоять, пока тебя не заставит пошатнуться одновременно удовлетворенное и сожалеющее:

— Мне больше незачем здесь оставаться.

Джер блаженно потягивается, не забывая следить за тем, чтобы ремень сумки оставался на плече. Можно подумать, у него уже имеется печальный опыт беспечности, приводящей к вылавливанию свитков пергамента из грязной лужи! Хотя… Чем боги не шутят? Тем, над чем смеются демоны.

— Хочешь уйти?

— У тебя другие намерения в отношении меня?

Конечно, нет. Да и зачем мне распоряжаться чужой жизнью? Пусть даже не человека, а пришельца с Полей Отчаяния. Мочь — могу, но хотеть…

— Никаких.

— Тогда разреши мне откланяться.

Разрешить? Уж кто-кто, а демон не должен нуждаться в таких любезностях! Но почему-то никогда не забывает о них напомнить или попросить.

— Я тебя не держу.

— Знаю.

Когда рядом находится кто-то, понимающий тебя даже не с полуслова, а задолго до того, как с губ сорвется хоть какой-нибудь звук, становится очень легко дышать. Потому что не нужно ни играть, ни притворяться, ни бояться. Интересно, сам демон об этом догадывается?

— Но мне все-таки нужна твоя помощь.

В отсветах фонарей не понять, лукаво он улыбается или грустно.

— В чем?

— Помоги мне вернуться. Туда, откуда я пришел.

И верно… Он же не может вечно оставаться здесь, со мной! У демона наверняка есть свои дела и свои цели, от достижения которых его отвлекло мое глупое отчаяние.

— Я бы с радостью… Но как это сделать? В тот раз я потратил все запасы, что у меня были. Нужно разобрать не одно заклинание, чтобы…

Смеется. Весело и заливисто.

— Ты так еще и не понял?

— Чего?

— Тебе больше не нужны чужие объедки.

— Но…

Демон делает над собой неимоверное усилие, чтобы посерьезнеть и придать голосу наставительный тон:

— В твоем распоряжении находится нечто большее, и поверь, мои старания тут ни причем. Я всего лишь помог расправиться Нитям внутри твоего тела, но рано или поздно они и без моих усилий сделали бы то же самое… Когда-то ты мог ощущать только Пряди, вырванные из Гобелена и грубо скрученные не слишком умелыми пальцами, а теперь можешь касаться тех, изначальных и истинно могущественных. Они ведь приняли тебя в число своих друзей, верно? И будут выполнять твои просьбы, потому что больше всего на свете ценят ласку и заботу.

Не понимаю, о чем он говорит, но не чувствую лжи ни в едином слове. Нити занавесей посчитали меня своим другом? Как это возможно? Неужели они обладают собственной душой и разумом? Невероятно. Но если вспомнить, как охотно они и раньше подставляли мне свои пушистые бока… Хотели, чтобы я их приласкал? И только-то?! Боги, неужели это правда?