Раскрыть ладони

Я решил было посмеяться, но вовремя сообразил, что слова Келли не были шуткой. Напротив, она произнесла короткую фразу с такой поразительной серьезностью, что следовало удивиться.

— Прости, я не совсем понимаю…

— Мой супруг. Будущий супруг.

А вот слово «будущий» прозвучало как-то неуверенно. Не все так просто и легко удается красавице? Что ж, бывает. Но я-то зачем понадобился?

— А что с ним?

— Пока ничего.

О, сколько чувств оказались вложенными в небрежное «ничего»! Я и не думал, что несколькими звуками можно передать сразу оскорбленное негодование, детскую обиду и холодную ярость.

— Э-э-э-э… Я слушаю.

— И что именно хочешь услышать?! — Келли почти сорвалась на крик, но быстро взяла себя в руки, видимо, опасаясь близкого присутствия чужих любопытных ушей. — Что я собираюсь пойти под венец со старой развалиной, которая и на ногах еле стоит, а уж в постели и вовсе…

— В постели обычно полагается лежать, разве нет?

— Ой, как полагается! Да только не всему и не всегда лежать нужно!

Хм. Дурак. И как сразу не догадался? Тогда можно было бы избежать злобной вспышки. Но с чего мне было предполагать…

— Сочувствую.

Ноздри тонкого носа бешено раздулись.

— И это все, что ты можешь сказать?

— Прости, но какое отношение я…

Она шагнула вперед, почти прижалась ко мне и быстро зашептала:

— Ты можешь, ты это можешь, я знаю… Просто сделай для него то же, что делал для меня? Это же вовсе не трудно, и не нужно никаких зелий и чар… У тебя получится… У тебя должно получиться!

— Келли…

В уголках умоляющих глаз застыли прозрачные бусины слезинок.

— Я хочу от него ребенка, мне нужен этот ребенок, понимаешь? Мне никогда ничего не было нужно так сильно! Я не прошу тебя о многом, но ради того, что было, ради всех прошлых дней, когда мы… когда нам было хорошо… ради меня… ты сделаешь меня самой счастливой женщиной на свете!

— Но как я могу…

— Твои руки, только твои руки! Я знаю, он не подпустит к себе ни обычных лекарей, ни магов, он сам так сказал, но ведь ты ни то, ни другое… Помнишь, как у меня болела спина? Лучший лекарь, какого только могла найти хозяйка, ничем не помог, оставил только притирания, от которых толку не было, одна вонь… А ты, помнишь? Ты тогда просто погладил, и боль ушла!

Ну, не просто «погладил», конечно, и не за один раз удалось вправить обратно выбившиеся из пучков плоти невидимые, но полыхающие ощутимым огнем соломинки, но в целом все верно. Правда, у Келли были всего лишь растянуты мышцы или что-то подобное, а то, о чем она просит сейчас…

— Я могу и не…

— Ты сможешь! Я верю, что сможешь!

Наверное, так должны смотреть солдатские жены на своих мужей, уходящих биться с врагом. Сколько неистовой силы, сколько уверенности, сколько страсти… Устоять просто невозможно. И в конце концов, я хочу, чтобы она была счастлива. На самом деле. Пусть без меня, но если счастье для любимой женщины будет создано моими руками, значит, и я тоже… Перестану хотя бы сожалеть.

— Я попробую, Келли.

Она отстранилась, поправила складки платья, одернула рукава и воткнула клюв сложенных пальцев в мою ладонь:

— Отдашь это стражнику у входа, и тебя пропустят. Сегодня вечером.

Согретый чужой плотью металл. Потом посмотрю, что это, а сейчас сжимаю в руке, словно надеюсь подольше сохранить тепло прикосновения.

— Виноградный дом на Второй галерее. Найдешь?

Верхние кварталы? Я там никогда и не бывал. Придется поспрашивать.

— Найду.

— И вот еще что…

Хрусткий шелк прошелестел по обшарпанному паркету.

— Не называй меня так больше.

— Как?

— Я теперь dyesi Каелен. И для тебя тоже.

Ей не надо было этого говорить. Не надо было все портить. Но раз уж сказала…

— Как прикажете, госпожа.

Когда скрип ступенек затих, Тай снова робко заглянула в дверь.

— А кто она? Такая красивая и, верно, очень богатая… Откуда она тебя знает?

— Было дело.

Ответ неопределенный, но сказать точнее и не получится.

— А уж свита-то у нее, как у королевы!

Восторг, смешанный в голосе кузины с почтительным страхом, удивил меня и заставил спросить:

— Ты о чем?

— А ты не видел?!

Довольная тем, что стала обладательницей недоступных другим сокровищ, Тайана притворила дверь и, помогая себе беспорядочными жестами, начала рассказывать:

— Все такие высокие, здоровенные, как на подбор! А на груди у каждого панцирь, так в него смотреться можно, как в зеркало, до того вышлифован! Я даже погладить попросила…

— И позволили?

Девушка обиженно фыркнула:

— Не, кто ж позволит оружие или доспехи трогать? Они ж наверняка зачарованные сверху донизу, а мне папа говорил, что если чары наложены, то их всегда сбить можно, потому лишний раз никого чужого солдат к себе не допустит.

— Так это были солдаты?

— Ну, похожи, только не городские… Грознее в сто раз, а то и больше!

В сто раз грознее наших стражников? У восторга глаза велики. Правда, если вспомнить отдельных доблестных «воинов», можно легко представить грозность и в тысячу раз большую.

— И много их было?

— Да с дюжину.