Раскрыть ладони

Ох, старик, не туда ты полез, совсем не туда!

— Вашему внуку всего лишь не повезло.

— О да! Потому что им занялись вы.

Ещё и обвиняет? Да что творится на этом свете?! Или у меня вид бессердечного мерзавца, пришедшего требовать лишнюю монету за шёлковые кисти на саване?

— Я сделал всё, что мог.

— Но не захотели сделать больше!

Какие все вокруг умные, только поглядите! Со стороны любое чудо всегда кажется простым. Если я смог поддержать биение сердца несколько минут, ты уже спешишь сделать вывод, что и смерть оказалась бы для меня лёгким противником?

— Ваш внук был уже мёртв.

— Я видел его. Я слышал его слова! Последние... Он жил!

— Да. Пока мои пальцы сжимали его сердце.

— А вот за это с вас следовало бы спросить! — Проскрипел старик. — Вы разворотили всю спину моему мальчику!

Можно подумать, все прочие части тела остались в неприкосновенности... Да и «разворачивать» оказалось особенно нечего.

— Другого выхода не было.

— Вы говорите так, потому что хотите оправдаться?

— Я говорю то, в чём уверен.

Он вскочил, проявив неожиданную для преклонных лет прыть, и, доковыляв до меня, начал бросать мне в лицо все обвинения, которые успел придумать:

— Ах, уверены? Значит, вы точно знаете, на что способны? Так почему же... — Короткая пауза на восстановление сбившегося дыхания. — Так почему же вы бросили его?!

Бросил? Даже отказываюсь понимать. Дедуля сошёл с ума? Похоже. Но это уже не моя беда.

— О чём вы говорите?

— Вы могли сделать так, чтобы он жил! Хотя бы ещё немного...

Может быть, да. А может быть, и нет. Один шанс из сотни, не более. Думаю, моих сил хватило бы ещё на час. На полтора. И что потом? Оттянуть мгновение смерти? Зачем? Сейчас старику горсть упущенных минут кажется величайшей драгоценностью, но ведь каждое мгновение сверх предела только добавило бы боли. Нет, не ребёнку. Его родственникам. Потому что смотреть на страдания любимого человека не менее болезненно, чем корчиться в судорогах самому. Я это хорошо прочувствовал, когда смотрел, как умирает отец. И многое отдал бы, если бы мог, чтобы уничтожить вечность тех мгновений.

— Он был обречён.

— Вы не можете утверждать! Пришли бы другие маги, они...

— Они ничего не сделали бы. Ваш домашний маг ведь отказался даже заходить в залу, помните? А Кавари — хороший заклинатель.

Могу подтвердить, кстати. Опять же, собственным опытом: усыпили меня мастерски, сняв малейшее напряжение мышц, так что по пробуждению горькие воспоминания мучили только моё сознание.

— Но нашлись бы ещё лучше!

— Это пустой разговор, господин.

— Конечно, для вас он пустой! Не вам же хоронить собственного внука!

Да, не мне. И слава богам, что церемония пройдёт без моего участия. Ещё раз увидеть изломанное тельце... Не-е-е-е-ет! Предпочту уйти без оплаты.

— Я прошу всего лишь поставить подпись и печать.

— Печать? Ах да, вы же что-то там оказали... Снизошли к нам, несчастным...

— Я сделал всё, что мог.

— Потому что не хотели спасти мальчику жизнь!

— Он, действительно, сделал всё, что мог, дедушка. Оставь его в покое.

Мы со стариком повернулись одновременно, но если хозяин Оврага растерянно вздрогнул, выбираясь из сетей отчаяния при виде знакомого лица, то я, наоборот, на долгий вдох застыл столбом. Потому что не ожидал снова и при таких странных обстоятельствах встретить парня с больным ухом. Вернее, с ухом уже вылеченным.

— Брэвин, мальчик мой...

Обо мне, как об обидчике, было вмиг забыто, потому что старик кинулся обнимать последнего оставшегося в живых внука. Тот, надо сказать, с честью выдержал приступ неожиданной ласки, мягко высвободился из цепкой хватки сухих пальцев и проводил деда к двери кабинета:

— Я сейчас всё улажу и приду. Не волнуйся. Совсем скоро приду.

Когда утихомирившийся старик ушёл, юноша, по случаю траура одетый во всё чёрное и оттого кажущийся на редкость бледным, жестом предложил мне сесть.

— Благодарю, но не хочу задерживаться больше необходимого.

Жемчужно-серые глаза виновато блеснули:

— Вы должны простить дедушке его... горячность. Случившееся было слишком сильным ударом.

— Я не вправе кого-то обвинять или прощать.

— Ну да, конечно... Вы ведь сделали всё, что могли.

Не могу разобрать, насмехается он или говорит серьёзно, поэтому на всякий случай уточняю:

— Вы тоже верите в чудеса?

Юноша печально выдохнул.

— Нет. Я видел, во что превратилось тело Вэлина. Даже если бы он выжил... Жизни у него всё равно не было бы.

Ну хоть кто-то из семьи мыслит разумно! Хотя, собственно, больше никого и не осталось: теперь все тяготы хозяйства и прочих обязанностей лягут на плечи последнего из наследников. Потому что дедушка вряд ли долго ещё задержится на этом свете. Помочь продлить стариковскую жизнь может только одно. Женитьба Брэвина, причём скоропостижная, и куча вопящих и гадящих в пелёнки правнуков.

— Вы говорили, что вам нужно...

— Поставить подпись и печать на виграмме. Только и всего.