Раскрытие тайны

— Что вы, что вы, наша продукция пользуется огромным спросом, — запротестовал директор. — Но о резиновых сапогах следует подумать все-таки, следует. Они подымут еще больше авторитет нашего комбината, я в этом не сомневаюсь. Но как же быть с помещением? Теснота нас замучила, просто замучила, именно она не дает нам разойтись…

— А что, если мы сами найдем подходящее помещение? — снова осторожно сказал Добин.

— Бога ради, ох как выручите…

— Только оно может быть на отлете…

— О каком отлете, товарищ Добин, вы говорите, когда мы задыхаемся? Пусть будет хоть у черта на куличках!

— В таком случае я беру на себя это обязательство и уверен — через два-три дня комбинат будет иметь еще один производственный корпус.

— По рукам, — сказал, поднимаясь, вдохновленный новой идеей Иван Иванович Крылышкин.

— Первая пара сапог руководителю нашего нового предприятия Ивану Ивановичу, — прощаясь, произнес Добин и степенно покинул кабинет. Минуту спустя он уже посмеивался над краснощеким Крылышкиным и рассказывал своим друзьям на берегу, насколько всё просто устроилось.

— Ну, теперь колесо завертится, — весело подытожил Добин.

Оно, действительно, завертелось. И еще как! В тот же день, возвращаясь из комбината, компаньоны заарендовали у железнодорожников производственное помещение — старый заброшенный бревенчатый барак в восемнадцати километрах от основного предприятия. А на следующий день, как черные птицы, все разлетелись в разные стороны. Добин умчался в Вилов за оборудованием, Краюхин — к приятелю в Курск за сажей, Обдиркин — в Киев, в Укрглавснаб за каучуком. Унусов же остался хозяйничать в бараке. Здесь уже орудовали топорами и пилами несколько плотников, подошли и каменщики. На скорую руку выкладывались печи, сколачивались верстаки, на холодный цементный пол настилалась деревянная решетка.

— Теснота, товарищи, теснота, надо бы еще и красный уголок иметь, комнату отдыха, — сокрушенно повторял Унусов и сам посмеивался над тем, о чем говорил.

И вернулись черные птицы, как по расписанию, ровно через неделю. В один и тот же день с трех разных сторон подошли железнодорожные вагоны и остановились у платформы для разгрузки.

«Райпромкомбинат, цех резиновой обуви» — выделялись на каждом вагоне крупные надписи мелом.

— Ну, как? — довольно потирая руки, спросил Добин прибывшего к столь торжественному событию, как разгрузка первых вагонов, Унусова.

— Твоя изюминка, Давид, уже действует. Да, фейерверки должны получиться почище роджеровских…

Унусов не ошибался. Уже через две недели стены барака дрожали от гула появившихся в нем машин. Старые, покрытые многолетней ржавчиной, извлеченные со складов негодного оборудования вальцы для рыхления сырой резины, точно такие же смесительные вальцы, окутанный паром бак автоклава, тяжелый чан клееварки — всё было приведено в действие. В задней части барака за низкой дощатой перегородкой чернели завалы курской сажи. Она словно дымилась, подымалась и расползалась по помещению. Стены, машины, прямоугольники окон, электрические лампы, бросавшие скупые полосы желтого света, лица людей — всё было в густых черных налетах. Справа у верстаков едва виднелись наклонившиеся темные фигуры работниц. Они возились с разборными алюминиевыми колодками, то отнимали ступни от голенищ, то снова прикладывали их, по нескольку раз переворачивали у себя на коленях эти алюминиевые ноги, пытаясь наклеить на них снятые со смесительных вальцов листы сырой резины.

— Ну как, товарищ мастер? — весело спросил начальник цеха Давид Моисеевич Добин. Он только приехал из промкомбината, от Крылышкина. Там с нетерпением ждали первой пары сапог.

— О-кей! — отвечал Азим Унусов, возившийся в черном кожаном переднике у парившего автоклава. — Пойдем, Давид, она уже готова и ожидает тебя…

Оба прошли в глубь цеха и скрылись в маленькой полутемной каморке, получившей официальное название кладовой готовой продукции. Здесь за столом кладовщика восседал маленький с черными усиками Обдиркин, а рядом с ним вертел пару резиновых сапог в руках представитель технического контроля — тучный Краюхин.

— Поздравляю, Давид Моисеевич, поздравляю с первенцем. Только сняли с колодок, еще тепленькие…

Краюхин передал «первенца» ответственному руководителю цеха.

— По всем нормам технического контроля, не подкопаешься…

Добин долго вертел в руках то один, то другой сапог, выворачивал наизнанку голенища, царапал подкладку длинными заостренными ногтями, а трое остальных с любопытством следили за глазами своего идейного вдохновителя. Постучав, наконец, пальцами по подошвам, он поставил сапоги на стол, отошел к стенке…

— А блеска, коллеги, мало. Блеска совсем что-то не видно. Очень тускло. Так не пойдет. Мы должны давать с вами продукцию блестящую, сверкающую, в глаза чтоб бросалась…

— Блеск, Давид, не требует большого мастерства. Чуть клея, еще меньше лака, и самого черта заставим так блестеть, как нам только захочется, — и Унусов торжественно потряс сапогами, высоко подняв их над головой.