Максим Максимович Лапотков в этот момент пил чай вприкуску и старательно колол кусочками неподдававшийся сахар. Это был еще совсем молодой человек, но давно располневший и облысевший. Овал его лица, фигура, движения были мягкими, но требовавшими к себе внимания и уважения. Говорил он неторопливо, давая понять слушателям или собеседникам, что слов на ветер не бросает, что мысли его — это мысли главы управления.
— А, Остап Васильевич, хорошо, хорошо, что вы пришли, — медленно сказал он, отодвигая стакан с чаем и поднимаясь навстречу удивленному Крышкину. Розовые щеки управляющего при этом расплылись в обширную, непомерно затянувшуюся улыбку. Он взял в свои мягкие руки руку Крышкина и, подержав, сказал:
— Ну, и молодец же вы, Остап Васильевич, просто молодец. Садитесь, поговорим.
Оба уселись рядом на диван.
— Так вот, — продолжал Лапотков, — в нашем деле нужна, знаете, светлая голова, смышленая голова. Заводам — им хорошо, они могут выполнять и перевыполнять свои планы. Вы следите за моей мыслью? — неожиданно спросил он и тут же продолжал: — Да, они могут выполнять и перевыполнять. Для этого у них есть кадровые специалисты, у них новая техника, новая технология, разные там, знаете, поточные линии, а что у нас, что у нас, я вас спрашиваю? Ничего. Мы кустари. Наша работа всегда будет покоиться на энергии, настойчивости, инициативе и находчивости. А вашу находчивость — одобряю, весьма одобряю! Утром я подписал специальный приказ. Вы премируетесь, а ваша инициатива будет обсуждаться повсюду в нашей системе, даже в бухгалтерии. Вы следите за моей мыслью?
Лапотков медленно поднялся и, заложив руки за спину, стал ходить по кабинету, о чем-то думая.
— А что, Остап Васильевич, если шире использовать ваш опыт?
Крышкин сперва не понял, о чем шла речь, а управляющий продолжал:
— Я говорю, как вы думаете, как вы смотрите на то, — вы следите за моей мыслью? — да, как вы смотрите на то, что мы по вашему опыту выставим на пустыре еще этак с десяток ларьков? Согласитесь, что план тогда у нас будет по всей системе гарантирован на все двести, а то и триста процентов.
— Совершенно верно, Максим Максимович.
— Значит, вы согласны с моим предложением. Вы ведь патриот нашей системы…
Теперь, когда бальзам на душу Остапа Васильевича был в достаточной мере пролит, мысли его снова пошли в обычном для них направлении.
«Патриот-то патриот, — думал он, — устроите вы там настоящий базар, а что я буду иметь? Потом базар возьмут да еще разгонят». Но он улыбнулся и сказал: — Конечно, Максим Максимович, это блестящая мысль…
Управляющий тут же при Крышкине отдал распоряжение подготовить к перевозке на пустырь десять ларьков. Причем он, как оказалось, заранее разработал план перебазирования, выделил необходимый транспорт, назначил своего первого заместителя ответственным за осуществление блестящей идеи управляющего.
Но уже через неделю все десять ларьков беспорядочно везли обратно, а сам Лапотков сидел весь красный с разбухшим и потным лицом на бюро районного комитета партии. Своими глазами он видел, как дружно и единодушно поднялись руки всех членов бюро, потребовавших объявить ему строгий выговор с предупреждением за «блестящую идею».
Вывезен был с пустыря и ларек его первооткрывателя, Остапа Васильевича Крышкина. Но это не обескуражило славного деятеля системы Главвторчермета. Его тут же осенила новая идея. Прямо с пустыря он перевез и установил свое хозяйство почти под самыми окнами директора завода вторичного алюминия. И, как обычно, ровно в два, к нему и сюда стала приезжать жена с очередной курицей в алюминиевой кастрюле. Отрывая подрумяненную на сливочном масле аппетитную куриную лапу, Остап Васильевич серьезно и наставительно говорил жене:
— Пойми, дорогая моя, это даже лучше. Знаменитый Кандид знаменитого Вольтера был прав: всё, что происходит в этом лучшем из миров, — к лучшему. Черный лом — это черный и неблагодарный труд. Цветной лом — а здесь мы будем иметь его немало — это сливки, за каждую тонну его платят по две тысячи рублей. Такова государственная цена. Ты немножко понимаешь, что это значит?
— Светлая, лучезарная у тебя голова, Остапчик, лучезарная, Остапчик, — умильно проговорила она и коснулась рукой гладко выбритой щеки спутника своей жизни.
2. Артель «Новое старье»
Громкая слава Остапа Васильевича сверкающим шаром прокатилась по всем ларькам, киоскам и базам, среди пеших и конных сборщиков всякого хлама, и, понятно, не могла не оставить своего следа. Многие теперь, что называется, стали заглядывать в рот Крышкину, своему светилу, ждали от него новой идеи, нового слова, считали его лучшим другом утильщиков.