Раскрытие тайны

Буренков вынул клетчатый платок и с видом тяжело утомленного человека вытер покрывшийся испариной лоб.

— Вот, граждане судьи, где истина, вот где правда, а не в умышленном извращении фактов, о которых здесь говорили свидетели истца и его красноречивый адвокат.

Пока Буренков говорил, Касаткин оставался всё время спокоен, даже казался равнодушным, но теперь, когда заседание близилось к концу, когда стало ясно, чем оперировал противник, Касаткин всё больше возбуждался и, как всегда в таких случаях, его всё чаще душил кашель.

— Разрешите мне воспользоваться маленькой репликой, — приподнялся он, когда Барс заявил, что речь свою считает законченной. — Я дам точный, документальный ответ на вопрос моего коллеги, но сперва я хотел объяснить суду заблуждение, в каком оказался Буренков. Кто сказал ему, что Ползунковы комсомольцы?

— Как кто сказал? — Буренков поднялся. — Вот характеристика Ползункова, данная ему комсомольской организацией, — и он передал председателю изрядно измятый листок.

— Разрешите узнать, когда она была выдана? — спросил Касаткин. Услышав ответ судьи, он продолжал: — А вот у меня другая справка из того же комитета комсомола, полученная всего две недели назад. Да, Ползунков был в комсомоле, но давно уже исключен за кражу на заводе. Сейчас он работает в одном строительном тресте агентом по снабжению и снова имеет немало за собой грехов. Что же касается Екатерины Ползунковой, то она комсомолкой никогда не была. Спросите, коллега, своих подзащитных — правильно ли я говорю…

В зале зашумели. Барс растерянно смотрел на подзащитных, а те, опустив головы, молчали.

— А кто вам сказал, что Волошина баптистка, чем это можно подтвердить? Это по вашей воле запутавшийся в преступных махинациях Ползунков превращен в порядочного, непорочного человека, а честная старая женщина — в религиозного мракобеса. Скажите, граждане судьи, кому следует верить — старой учительнице или ползунковым и свистуновым?

Мой коллега здесь утверждал, что дом на усадьбе Волошиной построен законно. Нет, построен он тем же путем, каким идет в своей жизни Ползунков. — Касаткин передал при этом судье еще одну копию решения райисполкома. В ней говорилось:

«Исполком районного Совета депутатов трудящихся разрешает Екатерине Елизаровне Ползунковой построить на своей усадьбе взамен старого, пришедшего в негодность новый жилой дом».

— Прошу объяснить, что произошло? — спросил председатель.

— Произошла, граждане судьи, самая грязная махинация, самая обычная подделка документа.

Касаткин рассказал дальше, что он разыскал в архивах райисполкома подлинник действительного решения, а когда взял такой же документ в архиве районного жилищного управления, то в нем слова «вместо старого, пришедшего в негодность» оказались зачеркнутыми карандашом. Значит, копия для Ползунковых снималась с документа, уже выправленного чьей-то заинтересованной рукой. А прямое отношение к этому имел техник-строитель райжилуправления — некто Вербин. Это он в свое время ходил с рулеткой по усадьбе Волошиной и еще тогда довольно определенно сказал: «Можно сделать…».

Время Касаткина давно истекло еще в первом его выступлении, но сейчас раскрывались совершенно новые страницы в этой, казалось бы, обычной, рядовой бытовой истории, раздвигавшие рамки ее действительного значения. И судьи не прерывали адвоката.

А он коснулся дальше и жильцов нового дома. Да, это были отец и мать Ползункова. Они жили в селе Белокаменке, числились колхозниками, хотя в поле и на фермах их никогда никто не видел. Зато на ближних базарах Ползунковы были широко известны. Два года назад колхозники исключили их из своей артели, отняли приусадебный участок, но дом у них остался. Теперь он сдан в аренду, а сами хозяева довольно вольготно живут на новоселье и снова промышляют на рынке.

— Нет, граждане судьи, это не просто обычные факты бытовых конфликтов, которые возможны и в наши дни, — заканчивая свое выступление, говорил адвокат. — Это черные пятна прошлого. Они пробиваются, как живучая сорная трава. Их можно заметить даже невооруженным глазом. Но мы порой не только не замечаем их, но даже прикрываем своим профессиональным мастерством. Не об этом ли говорят некоторые эпизоды из сегодняшнего судебного заседания?

Может быть, с точки зрения профессиональной этики Касаткину и не следовало бы произносить последних слов. Их обычно говорят на закрытых собраниях, когда начинаются невинные разговоры о критике и самокритике. Но он считал, что долг судебного заседания был не только в защите правды, но и в раскрытии зла, которое оплело своей паутиной правду, омрачило жизнь хорошей старой женщины.

И судьи правильно поняли мысль Касаткина. Правильно понял ее и Барс. Он вышел из зала с опущенными плечами, думая о своем завтрашнем дне.

В ЛЕСУ