Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2

На Дальнем Востоке, «в дебрях Уссурийской тайги», такими семьями (от 50 до 80 человек) жили в 30-х гг. нашего столетия русские старообрядцы. Когда «комиссары в кожаных куртках» пришли к ним организовывать колхозы, староверы долго не могли понять, зачем им председатель колхоза и секретарь партбюро? А когда наконец поняли, то с оружием в руках ушли в Манчжурию. Редкие туристы, бывавшие на реке Бикин, притоке Уссури, отмечали на своих картах теперь уже затянутые буреломом, но когда-то тщательно возделываемые участки его поймы: «хутор Старкова», «хутор Новожилова» и некоторые другие. Старообрядческих поселений, придерживающихся наших дохристианских традиций, и теперь много на просторах Сибири.

Интересующие нас черты, как терпимость и приветливость по отношению к инородцам, тоже объяснимы. Для лесного жителя всякий пришелец – это источник новостей и носитель полезной для дела информации – «бывалый человек». Поэтому путешественника сначала накормят, напоят, вымоют в бане, а потом сходятся его послушать. К тому же, после переселения из Сибири в Европу в наших людях продолжал жить дух Великого Турана, на просторах которого десятки тысяч лет всяк мог найти себе прибежище. Противоположный пример – отношение западноевропейцев-колонизаторов Америки к индейцам. Славяне с инородцами сотрудничали, меняя у них продукты своего труда и обучая разным полезным навыкам. И этому опять же есть живые, совсем недавние свидетельства. Когда Русские во второй половине XIX века вновь стали во множестве селиться на Амуре, они точь-в-точь так и вели себя по отношению к коренным «малым» его народам: орочам, нанайцам, нивхам, негидальцам и другим. Так что истоки «таинственной» славянской души не нужно слишком далеко искать и глубоко откапывать. Они – всегда рядом с нами.

Суровая жизнь заставляла людей группироваться вокруг опытного, умного и рассудительного человека – прирожденного знатока человеческой психологии, обладающего умением организовать и труд, и быт, и вооруженную оборону. В свою очередь, признавая в человеке лидера и поддерживая его, славяне с присущим им внутренним тактом укрепляли его дух, давали возможность утвердиться не только во власти, но и в самом себе. Отсюда стремление русского человека к единоначалию, «диктатуре». Но к диктатуре, не идущей поперек его души и личной воли. Оторванный от коллектива человек-одиночка, даже если это сильная личность, быстро деградировал и спивался.

Если коллективные семьи разрастались, то осваивались новые лесные угодья. Наступало время для какой-то части общины отделяться во главе с опытным её членом. Связи при этом не прерывались, в том числе и кровнородственные. Выселков было много, но «идеологическая» роль основного поселения и его «отца» сохранялась ещё долго. Так возникал Род.

Когда в отделившемся поселении старший неожиданно погибал, не успев вырастить себе смену, звали приглянувшегося кандидата из соседей – «володеть», т. е. руководить общим хозяйством в согласии с природой и климатом, а людьми – в соответствие с умственными, физическими и психологическими особенностями каждого. Речь тут, конечно же, могла идти только о своем родиче, а не об иностранце.

При благоприятных климатических и общеполитических факторах, когда войны, засухи и наводнения отступали, Род численно разрастался и естественным образом становился Племенем; из суммы племен вырастал Народ. Во главе племен находился совет жрецов-волхвов.

За границей каждого русского узнают по какому-то трудно уловимому признаку. Так же безошибочно отличают и китайцев от похожих на них других азиатов. Этот признак оказывается общим и для русских, и для китайцев – домашность. Создается впечатление, что люди только что поднялись из-за семейного стола и, согретые теплом длительного общения в кругу близких людей, вышли на улицу. В глазах и русского, и китайца нет суетливого блеска. Их внешность излучает душевную уверенность, которая идёт не от наличия в кармане туго набитого кошелька или хорошо сидящего на плечах костюма, а от чего-то другого – немцу, французу или американцу непонятного.