РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

Горбачеву и его команде не удалось повлиять на развитие ряда братских стран так, чтобы отвратить обвальный вариант перемен. Да и нашей стране не удалось его избежать: после путча 1991 года и распада Союза обвал стал реальным фактором, хотя фатальной неизбежности в этом, на мой взгляд, не было.

И тут я хотел бы поделиться с читателем своими рассуждениями, которые долгое время не выходили у меня из головы и не давали покоя. Может быть, это позволит полнее и критичнее оценить нашу роль в событиях последних лет в Восточной Европе. В принципе крутое изменение нашей позиции, связанное с отказом от доктрины коллективной ответственности, признание того, что народы соцстран и их руководители сами и притом всецело отвечают за свои дела, было исторически оправданным и необходимым.

Но, с другой стороны, авторитарные режимы возникли и до поры до времени консервировались в странах Восточной Европы под нашим влиянием и нажимом. Могли ли мы оставаться вообще в стороне от процесса избавления от этих режимов, придерживаясь полного нейтрализма, или все-таки должны были способствовать внутренним переменам в социалистических странах? И если да, то каким образом? Были ли достаточными наши усилия в этом отношении?

В этом суть реального и очень глубокого противоречия, с которым мы постоянно сталкивались во взаимоотношениях с социалистическими странами. Что-то диктовать, на кого-то нажимать – значило бы отступать от нами же самими провозглашенных принципов, но наша ответственность (если не нас самих, то прошлых руководителей нашего государства) за то, куда мы завели «братские страны», диктовала необходимость активной позиции и активных действий.

С учетом принципа невмешательства поле для выбора образа действий тут, конечно, невелико, но оно все же было. Горбачев тяготел к одному краю этого поля, щепетильно придерживаясь новых принципов взаимоотношений между соцстранами, не идя ни на малейшие отступления. Жизнь же порой выдвигала такие проблемы, которые выходили из этих пределов или находились где-то на грани допустимого. В таких случаях тем, кто окружал Горбачева и помогал ему, приходилось брать ответственность на себя. Могу к этому добавить лишь одно: во всех подобных случаях для меня критерий был один – поддержка обновленческих, демократических процессов в соцстранах, придание им неформальных, но реалистичных, эволюционных форм.

Активная позиция советского руководства способствовала подвижкам в таком сложнейшем и болезненном вопросе, как смена руководства в ряде стран. Правда, положительное решение его оказалось в Чехословакии и Венгрии неадекватным. А вот в ГДР и Болгарии оно недопустимо затянулось, и тут возможности нашего влияния в рамках равноправных товарищеских отношений, по-видимому, не были использованы. Что касается Румынии, то здесь таких возможностей у нас просто не было.

Обозревая с высоты сегодняшнего дня все, что произошло, все, что предпринималось с нашей стороны, я прихожу к выводу, что, может быть, в этом смысле мы действовали подчас слишком осторожно и робко. Историческая ответственность, сознание необходимости перемен давали нам право более активно способствовать прогрессивным процессам. Возможно, это помогло бы в каких-то случаях смягчить остроту и разрушительность произошедших в этих странах событий, избежать многих бедствий и провалов.

При всем этом перемены в Восточной Европе имеют положительное сальдо, исторически прогрессивны. Возникшие трудности будут, безусловно, преодолены, ибо с пути всестороннего прогресса восточноевропейских стран были убраны искусственные преграды, открыты широкие перспективы развития в рамках мирового сообщества.

В свете сказанного представляется совершенно необоснованной и искусственной попытка объяснить события в Советском Союзе и Восточной Европе в логической схеме и терминах борьбы двух систем – капитализма и социализма.

Не могу согласиться с тем, что Горбачев, начиная преобразования, проявил безразличие к судьбам социализма и даже сознательно шел на развал «мировой системы социализма», на демонтаж этой системы в своей стране и в союзных странах. Это далеко от истины и не может быть подтверждено ни одним документом, ни одним выступлением Горбачева и его сподвижников.

Как свидетель и участник обсуждения этих вопросов не только в Политбюро, но и в узком окружении Горбачева, не говоря уже о его встречах с руководителями соцстран, могу утверждать, что побудительные мотивы перестройки диктовались одним: придать социализму второе дыхание и необходимую динамику, избавив его от административно-командных извращений, облечь в современные демократические формы и тем самым полнее раскрыть его потенциал. При этом по сложившейся традиции под социализмом на начальном этапе перестройки понималась модель общества, реально существовавшего в Советском Союзе и примыкавших к нему странах. В ходе дальнейших событий, однако, обнаружилось, что из старой системы многого не выжмешь, ибо совершенствованию она не поддается, что экономические отношения и политические институты страны нуждаются в коренном изменении.