Определенные успехи были достигнуты Монголией, в том числе с помощью Советского Союза, в повышении образования и развитии культуры народа, в здравоохранении, в создании собственных национальных кадров для различных отраслей народного хозяйства и культуры. Но и здесь не обошлось без издержек и извращений – жесткий идеологический прессинг, выжигание каленым железом любых намеков на проявления национализма, идеологическая и культурная одномерность с полной ориентацией на Советский Союз…
Явный перегиб допускался монгольским руководством и в языковой политике. Мне пришлось столкнуться с ним еще в бытность ректором Академии общественных наук. Монгольским руководством тогда было принято решение о полном переводе на русский язык учебного процесса в Высшей партийной школе при ЦК МНРП. Естественно, многие монгольские преподаватели, особенно специальных дисциплин, не говоря уже о слушателях, не были готовы к этому. Сразу же посыпались к нам просьбы о массовом командировании советских преподавателей для монгольской ВПШ. А руководство ЦК МНРП чуть ли не официально обратилось в ЦК КПСС с просьбой рассматривать монгольскую ВПШ как республиканскую партийную школу.
Будучи в Монголии, я выразил свое недоумение по этому поводу, но в ответ были ссылки на высшее руководство, на Цеденбала. Говорил я и с ним, но безрезультатно, ибо принятое решение он рассматривал чуть ли не как высшее проявление интернационализма.
Скопирована была с Советского Союза и вся политическая система с жестким однопартийным режимом. Но пересаженная на восточную почву, она приобрела еще более выраженные тоталитарные и даже деспотические формы, при которых с судьбами людей вообще не считались. Должен сказать, что в ходе работы по реабилитации жертв сталинских репрессий обнаружилось, что в Монголии в 30-40-е годы они приобрели особенно массовый и чудовищный характер. При преемнике Сухэ Батора Чойбалсане было организовано несколько волн массовых репрессий, в результате которых почти полностью было уничтожено партийное и государственное руководство. Истреблено поголовно многочисленное сословие лам, уничтожен каждый десятый житель страны. Все это делалось, конечно, не без ведома карательных органов СССР.
В ответ на обращение монгольского руководства ему была оказана вся необходимая помощь в восстановлении исторической правды и реабилитации жертв террора.
Для перестройки советско-монгольских отношений надо было прежде всего искать подходы к тому, чтобы придать более современные и эффективные формы нашим экономическим отношениям. Прежняя схема этих отношений была довольно своеобразной. С одной стороны, наращивались наши вложения в развитие тех или иных отраслей народного хозяйства Монголии, предоставлялись кредиты на покрытие значительной части советских товарных поставок в эту страну. Долги Монголии непрерывно росли, пролонгировались и, по сути дела, превратились в безвозвратные. А с другой стороны, продукция и традиционных отраслей, прежде всего животноводства, и вновь созданной горнодобывающей промышленности вывозилась из Монголии по необоснованно низким ценам.
Таким образом, создавалась почва для иждивенческих настроений монгольской стороны, многие монгольские предприятия жили за счет дотаций, и в то же время культивировался взгляд на монгольское сырье как на очень дешевое и выгодное для советских заказчиков.
Длительные и безрезультатные переговоры велись по вопросам цен на медно-молибденовый концентрат и некоторые другие товары монгольского экспорта. Причем с советской стороны аргументация в пользу низких цен строилась на том, что, дескать, комбинат построен за счет Советского Союза. В наших внешнеэкономических инстанциях мы высказывали предложение о том, чтобы платить за монгольскую продукцию реальную, может быть, даже преференциальную цену, но поставить при этом наши отношения на начало хозрасчета и самоокупаемости. Конечно, это само по себе не решило бы проблему финансового сбалансирования, но все же придало бы им более эффективный и современный уровень.
К сожалению, эти предложения хотя и не отвергались, но глохли, попадая в лабиринты внешнеэкономических и госплановских структур, а сама постановка вопроса о возможном повышении цен на импортируемую продукцию вызывала аллергию у тех, кто стоял на страже так называемой монополии внешней торговли и похвалялся тем, что советская внешняя торговля якобы дает десятую часть национального дохода страны, не задумываясь над тем, что узкофискальный подход к внешней торговле и к внешнеэкономическим связям в конечном счете оборачивается их крайней неэффективностью, не говоря уже о негативных последствиях для наших отношений с другими странами.