Распахни окна

Приезжает усатый фельдшер с чемоданчиком, перемеряет температуру, набирает и делает укол, заполняет свои документы с моих слов, пишет рекомендации и обещает передать актив в поликлинику. После укола температура начинает спадать, Паша откидывает с плеч одеяло и засыпает спокойно, дыхание его выравнивается. Я откидываю с его влажного лба мокрые кудряшки и, незаметно для себя, тоже проваливаюсь в сон на час, уткнувшись головой ему в бок. Пробуждение выходит неприятным, моя шея и ноги затекли, глазам с неснятыми линзами тоже некомфортно.

И вот ранним утром, убедившись, что температура не вернулась, а сам Паша по-прежнему спокойно спит, я покидаю общежитие, пока меня никто не увидел. Снова еду домой на такси, перед рабочим днём успеваю только сходить в душ, привести себя в порядок и выпить две кружки крепкого кофе.

Занятие с группой Паши идёт второй парой, сразу после предыдущей, так что я остаюсь сидеть за своим столом на небольшом перерыве. Получаю сообщение от Паши с текстом «не приходи больше» и в тот же момент из общего гула выделяю, как Василина Иванышкина говорит своим подружкам:

— Девочки, я сегодня пас, хочу зайти к Пашечке, так переживаю за него, так соскучилась!

Экран телефона начинает расплываться перед глазами, и я делаю глубокие вдохи, чтобы задержать непрошенные слёзы.

Вот теперь всё правильно, Ева. Всё как ты и думала.

Только почему же так больно, будто клеймом раскалённым что-то выжигают в районе груди?

Павел

К пятнице уже вполне оклемался и смог традиционно уехать домой на выходные. Только отец весь вечер пятницы не мог успокоиться, что я себя не берегу, надо бы еще отлежаться, а не мчаться, что дурной, подождёт моя работа. А в субботу мы около сервиса вместе с па и Егором осматривали очередной Вольво, который отец рассматривал для приобретения.

— Ну, что скажешь по этой машинке, Егор?

— Эта хоть и не нова, но куда получше прошлых претенденток, — говорит Егор, разгибаясь и протирая руки ветошью.

— Тогда я её возьму, пожалуй.

Пытаюсь предложить выкупить у него ту машину, на которой я езжу сейчас, но отец и слушать меня не хочет. Ладно, придётся придумать другой способ, как сказать спасибо родителю за всё, что он для меня делает.

В воскресенье, поработав до обеда, спешу домой, чтобы выехать в Москву. Подхожу к дому и вижу на скамейке смутно знакомого мужчину, только изрядно постаревшего и осунувшегося, в одежде не первой свежести.

— Дядя Дима? — спрашиваю, остановившись рядом. Я даже отчество его не помню, всё же еще ребенком был, когда видел его последний раз. Мужчина поднимает на меня мутные глаза с красными прожилками, на его лице я вижу всё отражение мыслительного процесса, чтобы узнать меня. — Я Паша, сын Виктора Александровича, помните меня? — и тут же жалею, что не прошел мимо.

— Пашка, какой вымахал, — Евин отец растягивает сухие потрескавшиеся губы в улыбке, позволяющей увидеть отсутствие у него пары передних зубов. — А где моя Тамарка, не в курсе? Такое тяжелое время настало, думаю, кто ж меня поддержит, как ни семья моя единственная. Стучу домой, а там люди чужие открывают, говорят, их это хата теперь.

— Тамара Михайловна умерла три года назад.

— Вот те на. Как же так? Как жаль, как жаль…, - говорит, а я по лицу вижу, что жаль ему только свои не свершившиеся планы. — А про Евку что знаешь? Вот же ж имечко мать выбрала, тьфу. Говорят, она богатого себе в мужья выцепила.

— Ваши сведения устарели. Ева теперь со мной, — чеканю медленно. И пусть я немного ускорил события, так всё и будет.

— С тобой? Так ты шпана ещё, — скалится Дмитрий. — Как найти её? Думал, присмотрит за родным отцом на старости лет. Извинюсь, и заживём, всё у нас хорошо будет.

— Ева здесь больше не живёт. И вам нечего тут делать. А извиниться лучше на кладбище сходите на могилу Тамары Михайловны, — сую ему в руку пару смятых банкнот из кармана. — А это на проезд обратно. Иначе в следующий раз говорить по-другому будем.

И скрываюсь в подъезде. Долго думаю, рассказать ли про эту встречу Еве, и решаю умолчать, не стоит человек этот её переживаний, и даже не забытым быть не стоит.

Еву в следующий раз вижу только в понедельник. Жадно рассматриваю её фигуру со спины, когда она что-то выводит на доске. Сегодня она в брюках, подчёркивающих бёдра, и свободно струящихся дальше по ногам, и простой белой рубашке. Соскучился. А она и не смотрит в мою сторону.

Еле высиживаю до конца пары, дожидаюсь, пока все покинут аудиторию, якобы копаясь с идеально завязанными шнурками, и иду к ней.

— Ты почему на сообщения мои не отвечаешь?

— Мешать вам не хотелось, — бормочет, делая вид, что очень занята перекладыванием тетрадок. Ну да, по фэн-шую они должны лежать на том краю стола.

— Ты о чём вообще?

— Иванышкина хорошо за тобой ухаживала? — глаза свои поднимает и расстреливает меня в упор.

— При чём тут Лина? — как баран на неё смотрю.

— Лина, значит…, - шепчет убито.