Распахни свое сердце (СИ)

получилось. Лёнька познакомил с одним из своих любовников, таких же, как я, а тот сразу подкатил, не растерялся. Долго мы с ним воевали и сошлись в итоге. Прикипел я к нему. Не думал, что когда-

нибудь с мужиком дальше койки зайду. Упёртый он, доказать решил, что и такое бывает. До сих пор

доказывает изо дня в день. Вот, — Щербатый затушил окурок о подошву и выкинул его за оградку.

— Признался и полегчало. Не отпускало меня это, брат. Чувствовал себя паршиво из-за того, что

врал тебе и не договаривал. Ты не думай, я майки розовые носить не стал. Не из этих я полубаб. Сам

таких не выношу. Я просто живу, Кир. Живу тем, что есть, как умею, — хруст сухой ветки под чьей-

то ногой заставил Толика обернуться. Увидев Дмитрия, проходящего по тропинке между могилами и

озирающегося по сторонам, он выругался под нос и окликнул его: — Иди сюда.

— Еле нашёл тебя, — Сизов поспешно подошёл к нему, придержав на входе калитку, и плюхнулся

рядом.

— Зачем ты здесь?

— Познакомиться хотел, — мужчина улыбнулся уголками губ и перевёл взгляд на фотографию

Кирилла. Некоторое время он молчал, а потом быстро заговорил: — Я так много слышал о тебе, что

просто не мог не прийти. Мне Татьяна ориентиры дала, но я всё равно тут запутался. А этот, — он

кивнул на обалдевшего Финогенова, — даже не сказал, что к тебе поедет. Как ты его терпел, а? Мы с

ним, конечно, не так давно знакомы, но я успел оценить степень его твердолобости.

— Дим, я рассказал, — тихо прошептал пришедший в себя Щербатый.

— О, — Дмитрию не нужно было ничего объяснять, он прекрасно понял, о чём говорит любовник.

Собравшись с духом, он выпалил: — Раз такое дело, я тебе пожалуюсь, Кирилл. Я у этой сволочи

третий день борща прошу, а он меня щами травит! А мои котлеты, значит, его не устраивают! И ещё

он, оказывается, ревнивый. Не по делу ревнует! У меня парень закурить попросил, а наш Толечка его

взглядом распотрошил, расчленил и закопал! Это нормально? И такое не раз и не два было. Монстр

какой-то!

— И никого я не закапывал, — Толик скосил глаза в сторону, будто речь вообще не о нём.

— Не верь ему. Врёт! — Сизов отмахнулся. — Кир, ты знаешь, как он жениха сестры мучает? Он

загонял бедного Пашку со своей зарядкой и пробежками. На пацана смотреть страшно!

— Да этого доходягу ветром уносит! Брал бы с Олега Ромкиного пример! — возмутился Щербатый.

— Нашёл с кем сравнить! И не мешай мне общаться! В следующий раз один приеду. Всё Кириллу

расскажу.

Посмотрел на серьёзное выражение лица любовника, Финогенов засмеялся. Ему стало так легко на

душе, будто с неё тяжёлый камень сняли. Эта болтовня Дмитрия расшевелила в нём что-то. Обычно, предаваясь воспоминаниям на могиле друга, он не мог избавиться от давящего чувства вины, что это

он, а не Кир должен лежать в земле, и это вгоняло в хандру. Но сейчас, сидя рядом с

разбушевавшимся Сизовым, понимающим его состояние, как никто другой, и пытающимся как-то

смягчить это, он осознал, что можно сколько угодно корить себя, но ничего уже не изменишь.

Кирилл не думал о себе, закрывая друга. Он просто не мог поступить иначе. Жизнь близких была для

него дороже собственной. И если бы на его месте оказался Толик, он поступил бы точно так же и не

хотел бы, чтобы его лучший друг потом винил себя. Жизнь виновата.

— Дим?

— М?

— Я сварю сегодня борщ.

— Обещаешь?

— Ага.

— А рыбу мою по новому рецепту попробуешь?

— А это обязательно?

— Да!

— Хорошо, — обречённо вздохнул Щербатый.

— Кирилл, он при тебе обещал! — Дмитрий победно ухмыльнулся, подмигнув изображению на

памятнике.

— Ты на машине?

— Конечно.

— Поехали домой.

— Угу, только надо по дороге за жратвой для Дика заехать.

— А я и забыл.

— Ты вообще о собаке не заботишься!

— Началось, — Финогенов закатил глаза. Убрав в пакет чекушку и пустую стопку, он присел на

корточки возле могилы и улыбнулся: — Пока, брат.

— Оградку подкрасить надо, а то облупилась, — Сизов огляделся. — В следующий раз приедем и

займёмся обязательно.

— Из тебя бабка мастера на все руки сделала.

— Знаешь, с бабой Глашей по-другому не прокатит.

— Это точно.

Переговариваясь, они шли по узкой тропинке к выходу с кладбища, такого спокойного и тихого.

И только внезапно поднявшийся слабый ветерок нарушал эту тишину, шелестя в кронах деревьев и

шепча еле слышное: «Бра-а-ат».