Распахнутая земля

По рассказу Бориса получалась следующая картина. Корабль — теперь точно известно, что из Гераклеи, — штормом был отнесен к берегу и попал на скалу. Эта скала сейчас скрыта наносами песка. О гераклейском происхождении корабля и груза можно судить по клеймам на ручках и горлах амфор. Все они изготовлены в нескольких гончарных мастерских в конце IV — начале III века до нашей эры. Это как раз время расцвета греческого хозяйства на Тарханкуте. Поскольку сильные штормы начинаются в здешних местах поздней осенью, можно думать, что гераклейский корабль шел с пустыми амфорами за местным вином или же, наоборот, загрузив вино местного производства, отправился в обратный путь… Тут Петерс углубился в сложные расчеты. По его словам выходило, что корабль был большим и вместительным. Об этом говорили и размеры потерянного якоря, и большие свинцовые листы обшивки, которые удалось поднять со дна моря. Такой корабль должен был принимать на борт груз из трех тысяч амфор, вместимостью около пятнадцати литров каждая. А каждый виноградник обычного херсонесского гражданина, по расчетам С. Ф. Стржелецкого, изучившего урожайность и хозяйство херсонеситов, давал возможность его владельцу продавать около сорока пяти тысяч литров вина — иначе говоря, как раз такой корабль.

О кораблекрушении свидетельствовали амфоры, свинцовые листы обшивки, медные гвозди, которыми эти пластины крепились к деревянным брусьям, и черепки чернолаковых сосудов. Была еще одна любопытная находка.

— Вот, смотрите, — сказал Борис и достал из-под раскладушки, на которой мы сидели, довольно большой кусок известняка.

Подобные куски, окатанные морем, валялись кое-где по берегу, так что, увидев их вместе с амфорами у палатки Петерса, я не обратил на них внимания.

— А что это? — спросил Шилик.

— Да ты возьми, возьми! — настаивал Петерс.

В руках у Шилика кусок развалился — он был уже расколот. В нем оказалась пустота и кусок деревянной палки.

— Это же топор! — с удивлением произнес Костя. — Вернее, отпечаток топора.

— Точно! Мы такие куски находили на дне и не брали. А тут я решил расколоть и посмотреть. И видишь — все, что осталось от греческого топора! Одна рукоятка… Понимаешь, что произошло?

— Понимаю! Сначала железный топор в воде заржавел, потом оброс ракушками, известью, но, пока создавалась такая скорлупа, морская вода съела остатки железа…

— Хочешь посмотреть, как он раньше выглядел?

Оттуда же, из-под кровати, Борис вытащил гипсовую отливку топора. Она точно укладывалась в форму. Топор получился узкий, похожий сверху на клин, с полукруглым, оттянутым лезвием. Верхнего угла лезвия у него не хватало.

— Что, обломан был? — поинтересовался Шилик.

— Нет. — Борис как бы зажал пальцами отсутствующий кусок. — Понимаешь?

— Воткнут в дерево?

— Верно. Они, наверное, мачту рубили, когда их к берегу несло! А как увидели, что все, уже не выбраться, сами спасаться стали. А топор был корабельного плотника…

Наше явное сомнение только раззадорило Петерса.

— А вы видели, как плотники со своим инструментом обращаются? — напал он на нас. — Какой плотник бросит топор? Он его обязательно или за пояс заткнет, или в бревно всадит! С собой он брать топор не стал — не до того было. А в дерево его все-таки всадил — по привычке. И этот кусочек, пока торчал в дереве, не оброс ракушками. А когда дерево сгнило, вместе с ним и отвалился…

На следующий день мы сидели в шлюпке, стоявшей на якоре метрах в двухстах от берега. Ветер еще не поднял волну, море чуть колыхалось, и в прозрачной воде видны были темные фигуры аквалангистов, работавших на песчаном дне. Петерс и Мишнев стояли на носу шлюпки, держа в руках тонкие капроновые шнуры. Время от времени они подергивали их и в ответ получали такой же сигнал: аквалангисты сообщали, что все в порядке. Вокруг шлюпки на воде покачивались белые буйки, от которых вниз отходили тросики. Внизу тросики крепились к найденным амфорам. С берега буйки было видно хорошо, и по этим буйкам, появлявшимся на месте каждой новой находки, археологи составляли точный план.

— Скоро ты нас в воду пустишь? — спросил наконец Петерса Шилик.

— Через три минуты. Сейчас одна пара поднимется, и вы пойдете.

В ногах у нас лежали только что заряженные акваланги, и Шилик подгонял лямки по своим плечам.

При такой небольшой глубине — около пяти метров — надобности в аквалангах, чтобы взглянуть на амфоры, не было. Достаточно маски с трубкой и ласт. Но в маске приходится все время всплывать, а нам хотелось почувствовать, как работают на дне аквалангисты. Отсюда, с лодки, их движений почти не было видно, и только шумные пузыри выходящего воздуха, вырывавшиеся из клапанов, свидетельствовали о жизни и какой-то подводной деятельности.