Распятие невинных

— Здравствуйте, — сказал он. — Я могу чем-то помочь? — Он отступил в сторону, приглашая пройти, но Андерсон не тронулся с места.

— Мы ищем Яна.

— Полагаю, мистера Ливингстона? — Лиск улыбнулся. — Извините, старая шутка. Яна нет дома. Он уехал на юг к матери. Входите.

Андерсон продолжал стоять.

— А когда он уехал? — спросил Макалпин.

— Входите. У меня чайник на плите. — Лиск прошел в длинную прихожую с прекрасно отполированным полом. Макалпин неожиданно подумал, что кто-то наверняка убирает квартиру Лиска.

Андерсон постучал по телефону.

— Я спущусь и позвоню, сэр.

Макалпин кивнул и прошел за Лиском.

— Когда он уехал?

— В пятницу. Меня не было, и он просунул под дверь записку с сообщением, что уезжает, и просьбой покормить кота. Я увидел ее только вчера, когда вернулся.

— А раньше такое было? — спросил Макалпин.

— Да, он всегда предупреждал. Он, — Лиск остановился у двери в гостиную, — очень аккуратен. О чем вы хотите с ним поговорить? Я могу помочь?

— Один из тех случаев, когда он, возможно, знает больше, чем ему самому кажется. Мы хотим показать ему несколько фотографий друзей Элизабет-Джейн — вдруг у них окажутся общие знакомые.

— Он говорил, что ему уже звонили насчет Элизабет.

— Да, и мы будем беспокоить его снова и снова.

— Понятно. Пожалуйста, проходите. — Лиск подошел к окну с видом на залив и закрыл оконную створку. Макалпин огляделся, подумав, что Хелене здесь бы понравилось: полированные полы, восточный шелковый ковер, высушенные цветы на каминной полке из болотной сосны. Он потрогал радиатор. Теплый. Такой мягкий уют не очень сочетался с религиозным аскетизмом.

— Мы раньше нигде не встречались, мистер Лиск? — спросил Макалпин. — Я имею в виду — до расследования? Ваше лицо мне кажется знакомым.

— Да, встречались. — Священник криво улыбнулся. — Я никогда не забываю лица. Как только я вас увидел, сразу вспомнил. Девушка из съемной комнаты… Та, с которой произошло несчастье.

Макалпин решил, что ослышался. Кто посмел заговорить о ней и всколыхнуть прошлое?

— Прошу прощения?

— Будучи студентом, много лет назад, я снимал комнату на Хайбор-роуд. С девушкой, жившей наверху, произошло ужасное несчастье. Вы были там. Мы встретились на лестнице.

— На лестнице… Ну конечно! — Макалпин машинально поглаживал радиатор, вспоминая, как он оказался на лестнице в тот день, больше двадцати лет назад. — С тех пор вы изменились.

Лиск потер подбородок.

— Мое лицо как-то не поладило с приборной панелью машины, и лицо проиграло. Национальная система здравоохранения обеспечила новые зубы, и все закончилось благополучно. Я, должно быть, отношусь к той редкой категории людей, которые с годами выглядят лучше.

— Так, значит, вы ее знали? Блондинку сверху?

Лиск кивнул.

— Мне не следовало тогда сбегать от вас. Признаюсь, это один из немногих случаев в моей жизни, когда я солгал. Мне стыдно до сих пор.

Макалпин поднял бровь, но промолчал.

— Дело в том, что я был очень молод, готовился стать священником, а она… она была очень приятной. Очень. Всегда доброжелательна, с доброй улыбкой, но, как мне казалось, слишком одинока для своего возраста. Моя вера не одобряет одиноких матерей — сейчас это звучит очень несовременно, — и я старался избегать общения, потому что она была беременна. Но когда мы разговаривали — она была очаровательна. — Лиск выглядел смущенным. — Чудесная женщина. У нее были необыкновенные, потрясающие серые глаза. И лицо, которое невозможно забыть.

— Я никогда не видел ее лица. Таким, каким оно было.

— Она преподала мне урок терпимости, — продолжал Лиск. — И, сама того не подозревая, помогла мне узнать многое о себе самом. Я знал ее лучше, но не признался тогда. Я не хотел иметь ничего общего с расследованием. Если бы люди узнали… Мне было очень плохо. Каждое двадцать шестое июня я вспоминаю о ее маленькой девочке…

— А как вы узнали, что у нее родилась дочь?

— Я несколько раз был в больнице и справлялся о ней. Меня там немного знали — я был помощником капеллана при больнице — и с радостью рассказали, что родилась девочка. Кесарево сечение — при ее состоянии другого выхода не было. Всего через два дня после моего собственного дня рождения, так что эту дату я помню всегда. А затем что-то вскрылось, и полиция стала обыскивать ее комнату. Понятия не имею, что там хотели найти.

Макалпин продолжал хранить молчание, вспоминая портреты Стива Маккуина, трепетавшие на сквозняке.

— Теперь все это в прошлом. Но я помню, что именно она научила меня ценить хороший кофе. — Лиск улыбнулся. — Я был беден и как-то зашел к ней попросить пакетик чаю. И в этой лачуге она угостила меня самым лучшим кофе, который я когда-либо пил в своей жизни. Он был голландским, и она сказала, что любит именно его. Не хотите чашку кофе? Правда, у меня только растворимый. — Лиск улыбнулся. — Она бы не одобрила.

— Не откажусь, — ответил Макалпин. Его голова закружилась от мыслей.