Красин, который прекрасно знает силу больших денег, причем в данном случае не просто больших, а ошеломляюще огромных, в этой ситуации чувствует себя едва ли не ограбленным Ломоносовым. Ведь он лично так нуждается в хорошей финансовой подпитке. С этого момента начинается долгая и упорная борьба за право распоряжаться золотом двух титанов — Красина и Ломоносова. Еще вчера они, казалось бы, отлично ладили, а с сегодняшнего дня кровные враги. Их схватка, поначалу протекавшая под ковром, будет долгой и упорной, пока не выльется в открытое противостояние. Интересно, что оба рассчитывают опереться на поддержку единственного, кто может ее оказать в подобной ситуации, — Ленина. И если поначалу вождь еще лавирует, якобы оставаясь над схваткой, то в итоге однозначно становится на сторону Ломоносова. Но до этого момента еще предстоит серьезная борьба и произойдет масса интереснейших событий.
Ломоносов быстро оценил власть и силу нового специального ленинского мандата, ведь он теперь фактически делал его неподвластным никому. Он настолько стремительно входит во вкус собственной исключительности (а нахальства ему не занимать), что даже всесильный и беспощадно-кровожадный Троцкий, занимающий тогда пост главы НКПС, вынужден жаловаться на его своеволие и произвол непосредственно Ленину. А кому еще? Больше некому! Полагаю, именно эта схватка за власть над ведомством с Ломоносовым побудила Льва Давидовича отметить в своих мемуарах: «Год работы на транспорте был для меня лично годом большой школы»[1435]
.Итак, 28 октября 1920 г. увидело свет постановление СНК о массовой закупке паровозов в Швеции. Более того, СНК утверждает не только договор с заводом «Нюдквист и Хольм» («Нидквист и Гольм»), но и соглашение, заключенное 21 октября 1920 г. Ломоносовым от имени Центросоюза с Северным торговым банком (Nordiska Handelsbanken)[1436]
о «выдаче названным банком полной гарантии платежей по заказу 100 паровозов в Германии». Причем никого не останавливает от поднятия руки при голосовании тот факт, что договор не предусматривает для Москвы права его расторжения в одностороннем порядке, тогда как шведы заложили для себя возможность получения неустойки, чем, впрочем, в будущем не преминут воспользоваться.Этим же документом СНК подтверждает соглашение «относительно перевозки, страховки, хранения и продажи шестидесяти тысяч (60 000) килограмм русского золота»[1437]
. И, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, большевики так прямо и заявляют: «русского золота». Что это — цинизм или скудоумие? — понять трудно. Вроде бы и так должно быть ясно, какое это золото. Но вот что есть, то есть.И тем более никого из членов СНК — этого уважаемого органа — не насторожил тот факт, что в Швеции никогда не производилось более 40 паровозов в год, в то время как один только Путиловский завод имел мощности по ежегодному изготовлению 225 локомотивов. И если обратить эти тонны золота в интересах собственной промышленности и, естественно, рабочих, во благо которых якобы и делалась вся эта революция, то можно было в итоге получить не только возрожденные заводы, но и 1700 паровозов в те же сроки вместо, напомню, 1000![1438]
Тем более что выпускать за границей предполагалось привычные для наших машинистов русские локомотивы, как наиболее хорошо зарекомендовавшие себя в эксплуатации на отечественных дорогах, по чертежам… Луганского паровозостроительного завода.Необходимо все же отметить, что против указанного договора резко выступил НКИД, потребовав его разорвать из-за явно дискриминационного характера в отношении России. Но здесь вмешалась та инстанция, спорить с которой вряд ли кто-то решился бы, — Политбюро. 15 ноября 1920 г. принимается решение «поставить на вид Наркоминделу», что не следует лезть не в свое дело, а главное — «договор не расторгать, а золото отправить»[1439]
.