И вот теперь вся эта отлаженная система отношений рухнула. Нужно снова искать свое место в советской иерархии, что на текущий момент означало для Красина необходимость определиться с выбором покровителя. Леонид Борисович понимал, что обеспечить его безопасность и благополучие может только Сталин. Леонида Борисовича в то время очень заботит отношение к нему Иосифа Виссарионовича, стремительно набирающего политический вес. Ибо он сознает, что именно от Сталина во многом зависит решение этой проблемы. Но здесь существовали некоторые сложности, ибо не все гладко было в последнее время в их отношениях, особенно в принципиальных для Красина вопросах, таких как сфера его исключительных полномочий.
Со своей стороны, Сталин в 1920-х гг. неоднократно высказывался за ослабление или даже отмену монополии внешней торговли. Его поддерживал Сокольников, полагавший, что в целях преодоления товарного голода хотя бы ограниченному кругу предприятий, в частности государственным трестам, кооперативам, следует разрешить самим приобретать товары за рубежом. Все наркоматы, поощряемые сговорчивостью Зиновьева и Бухарина, буквально рвались напрямую торговать с иностранными партнерами. Это создавало крайне сложную ситуацию для НКВТ, который многие рассматривали как бюрократическую препону на пути эффективного хозяйствования. Красин же полагал, что импорт дешевых товаров разрушит неокрепшую советскую экономику. В сентябре 1925 г. он встречался со Сталиным по этому вопросу «и, к удивлению, он [Сталин] занял очень примирительную позицию». Хотя после недавнего конфликта по вопросу передачи в концессию иностранцам золотодобычи Красин определенно нервничал: как скажется этот факт на его отношениях с генеральным секретарем? Ибо тогда прошло решение, против которого выступал Сталин, но за которое ратовал Леонид Борисович. Мелочь вроде бы, но кто его знает. Остальные функционеры колебались. Даже Троцкий, отмечает Красин, «путается сейчас самым невозможным и позорным образом и лишний раз подтверждает для меня лично давно очевидную неспособность свою разбираться как следует в хозяйственных вопросах, не говоря уже о всякой публике помельче»[1760]
. Хотя, следует признать, мнение последнего в то время уже значило немного.Вполне возможно, к тому времени Сталин еще не забыл их совместного громкого дела в Тифлисе, когда по разработанному Красиным плану группа боевиков во главе с самим «товарищем Коба» 25 июня 1907 г. «взяла» инкассаторскую карету, перевозившую около 300 тыс. рублей в Тифлисское отделение Государственного банка. Тогда этот «экс» прогремел, считай, на всю Европу, ибо партийных активистов ловили по всем западным столицам при попытке обменять банкноты достоинством в 500 руб. на местную валюту: царские власти разослали номера купюр, похищенных при дерзком налете, полиции всех ведущих европейских стран.
И здесь дополнительным источником беспокойства становится совершенно, казалось бы, далекий факт. В Париже, например, «присел» по этой причине будущий нарком иностранных дел Литвинов, тогда еще некто М. М. Валлах. Это происшествие и заложило во многом основы глубокой взаимной неприязни. Красин считал именно Литвинова ответственным за провал операции по обмену 500-рублевых купюр из-за нарушения правил конспирации. Литвинов отнесся к делу предельно легкомысленно, совершенно не продумал легенду появления у него этих денег. Был задержан французской полицией при попытке обмена в банке одной из банкнот на иностранную валюту. При аресте растерялся. В ходе обыска на квартире у него нашли еще несколько билетов из той же партии. Французы не выдали Литвинова России, а ограничились лишь выдворением из страны, но осадочек, как говорится, остался.
Самому Красину удалось избежать широко раскинутых полицейских сетей: благодаря хорошему знанию химии он сумел при помощи сообщников предварительно «подправить» серийные номера на банкнотах и не только успешно пополнить таким образом партийную кассу, но и существенно улучшить собственное материальное положение[1761]
. Правда, тогда не обошлось без скандала. Ленин, прознав про «фарт» Красина, потребовал переправить ему часть денег в эмиграцию. Но Леонид Борисович резонно предположил, что в России для подполья они нужны больше. Владимир Ильич обиду вроде бы проглотил, но оскорбление запомнил. Осадочек остался надолго.