«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Вивиани излагает то, что ему поручено; он говорит с той увлекательностью, с тем жаром и с той мягкостью, которые дают ему такую силу убеждать других. Он рисует картину Франции, истекающей кровью, безвозвратно утратившей цвет своего населения. Его слова трогают императора. Он удачно приводит яркие примеры героизма, ежедневно проявляемые под Верденом. Император прерывает его:

— А немцы уверяли до войны, что французы неспособны быть солдатами.

На это Вивиани отвечает очень метко:

— Это действительно, государь, правда: француз не солдат — он воин[564].

Но этому воинству уже давно требовался второй костыль: английской подпорки явно не хватало. А аппетит у месье был завидный: 400 тыс. солдат, требовали они, должны отправляться во Францию партиями по 40 тыс. чел. через Архангельск «ежемесячно». Якобы им это уже было обещано в декабре 1915 г.

И что же? «Император, — продолжает посол, — которого его министры не балуют таким красноречием, видимо тронут; он обещает сделать все возможное для развития военных ресурсов России и принять все более близкое участие в операциях союзников. Я записываю его слова. Аудиенция окончена».

Итак, кровь в обмен на демагогию, красноречие — на кровь. Но, может быть, лучше помочь вооружить русские части, ускорив процесс поставки, например, тяжелых орудий? Тут ответ у союзников простой: «Что касается артиллерии, то французские министры дали понять, что было невозможно увеличить производительность их заводов… что они не в состоянии оказать ту помощь, на которую Россия надеялась»[565].

И это заявляет Тома — человек, обладающий огромными влиянием и властью во Франции, слово которого в то время — закон. «Хотя он социалист, тем не менее он может делать все, что сочтет необходимым; ни у кого в России нет такой власти. У нас нет хозяина, а ведь Россия — монархия»[566], — заметил в некоторой растерянности начальник Генерального штаба генерал Беляев[567]. Так на что же было рассчитывать Петрограду?

11 мая 1916 г. состоялось совещание под председательством императора: «Вивиани очень красноречиво отстаивал посылку 400 000 русских во Францию, по 40 000 человек в месяц. Генерал Алексеев понемногу сдался, но прения были продолжительны и тягучи. В конце концов император высказал свою волю. Пришли к следующему решению: сверх бригады, уже отправленной 16 июля в Салоники, послать еще 5 бригад по 10 тысяч человек в каждой во Францию между 14 августа и 15 декабря. Я, — продолжает Палеолог, — поздравляю Вивиани с достигнутым результатом. Но еще далеко до 400 000 человек, на которых мы рассчитывали»[568]. Что ж, кровожадным союзникам и этого мало!

Куда как откровенней в своих высказываниях был министр финансов Франции Рибо, с которым, испытав шок от беседы с Маккенной, примерно в это же время в Париже встретился А. И. Шингарев. Депутат еще не утратил иллюзорную надежду склонить Рибо на свою сторону в попытке противостоять давлению англичан, требующих золота от России. Надо сказать, что французам пока удавалось волынить с выполнением Булонского соглашения — они еще так и не расстались со своими сокровищами.

В отличие от Маккенны, Рибо сама любезность. Готов легко, почти что с радостью, расстаться с деньгами, предоставив дополнительные кредиты. Вот только в обеспечение займа потребовал не золото, а человеческие души! «Помогите нам, чем Вы богаты, помогите Вы нам людьми»[569], — да, вы правы, скорее ласково просил, чем нагло вымогал. Но суть от этого не изменилась.

Ну, а в Петрограде после длительных препирательств, ибо переговорами этот постыдный торг на крови назвать никак нельзя, французы пообещали прислать… 24 орудия крупных калибров в обмен на прибытие до конца 1916 г. во Францию и для участия в операции в Салониках семи пехотных бригад общей численностью в 70 тыс. чел. 24 и 70 000! Именно на такой обмен в конечном итоге был вынужден согласиться начальник штаба верховного, который до этого упорно противился отправке солдат.