«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Период относительно нормальной работоспособности Красина оказался недолгим. Опять начались регулярные переливания крови — английские врачи следовали в том же русле, что и французские. Вскоре доноров среди персонала посольства стало не хватать: промежутки между процедурами становились все короче и короче, равно как и эффект от их проведения. Приходилось уже и среди членов советской колонии изыскивать все новых и новых подходящих желающих поделиться своей кровью с послом. Затем состояние Красина резко ухудшилось: он слабел на глазах и практически не выходил из своей спальни. Прием по случаю 7 ноября проводила… Любовь Васильевна: ей было не привыкать к роли «первой леди» советской колонии.

Надо сказать, Любовь Васильевна еще в первый период пребывания Красина в Лондоне очень быстро освоилась в местных условиях, открыв у себя в особняке своего рода светский салон, куда также имели доступ известные и состоятельные лица из числа русской эмиграции. Семен Либерман, чей сын учился в частной школе в Англии и жил в семье Красина, являлся для Леонида Борисовича надежным и постоянным источником информации об устройстве этого интимного мирка, созданного супругой вокруг «пламенного революционера». «Лица, желавшие повидать Красина, обращались обычно к Любови Васильевне, которая их приглашала на чай»[1779]. И, следует признать, Любовь Васильевна имела на Красина «громадное влияние»[1780].

А далее — семья за столом, и тут появляется Красин. «Среди гостей, которых ему представляла Любовь Васильевна, было немало русских эмигрантов, ненавидевших советскую власть и не скрывавших своих политических взглядов. Но они охотно вступали в коммерческие отношения с Россией и были очень полезны, почти необходимы в первый период деятельности Красина в Лондоне». «Через этих близких к нему лиц [уж не любовниц ли?] в его среду подчас проникали не совсем чистоплотные, рваческие элементы, с откровенной надеждой нажиться на связях с советским послом»[1781].

После смерти Красина его супруга никогда не приезжала в СССР, а осталась охранять, как она выражалась, роскошный семейный особняк в Лондоне. Москву же больше заботили настойчивые слухи, циркулировавшие на Западе, о многомиллионном наследстве, которое досталось после Красина его жене. Уж очень было любопытно ее об этом настойчиво поспрошать. Но Любовь Васильевна оставалась настороже. «Эти ужасные большевики употребляют все свое пропагандистское искусство для того, чтобы уговорить меня уехать с ними, — жаловалась она в перехваченном чекистами письме к дочери Кате. — Трудно будет жить за границей, но коммунистический рай не тянет меня»[1782].

Глава 20. Маленькие тайны огромной личности

У выдающихся людей тоже бывают простительные слабости. Были они и у Ллойд-Джорджа, скрытые от посторонних взоров (по крайней мере, он так думал). Первая — женщины, вторая — любовь к золотой монете, точнее, к неограниченному, в понятии нормального человеческого потребления, количеству соверенов. И если первая страсть, вносящая в жизнь мужчины удовольствия и разнообразие, вполне понятна, пусть и не всегда безобидна и простительна, то вторая, как правило, более порочная, толкающая на преступления, но именно она наиболее всепоглощающая, ибо только она дает ощущение полной власти, зачастую тайной, но от того не менее значимой и осязаемой.

Ллойд-Джордж, в отличие от многих других британских политиков и аристократов, был мужчиной правильной ориентации. Настолько правильной, что, как отмечал его многолетний ближайший помощник, «не любил видеть мужчин в своем окружении»[1783]. В то же время Ллойд-Джордж был ну очень уж увлекающимся! Сексуальные аппетиты политика явно зашкаливали. Он не мог, а скорее всего, по моему убеждению, не хотел останавливаться. Прекрасно сознавал, чем рискует, и постоянно находился на грани фола. Но, по-моему, это постоянное ощущение опасности только добавляло остроты в его стремление к романтическим приключениям. Ах, как они похожи в этом с Красиным. Возможно, отчасти и по этой причине оба политика хорошо ладили и понимали друг друга, словно настроенные на одну волну — жажду самых первородных мужских удовольствий в дамских объятиях.