«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Как проходила эта церемония, мне не известно. Но могу предположить, что не сильно отличалась от того, как королева принимала нового советского посла Майского. «Учитывая опыт моего предшественника Г. Я. Сокольникова, когда английская королева в течение более месяца „забывала“ принять его жену, я опасался каких-либо осложнений, — вспоминает И. М. Майский. — Однако на этот раз все обошлось гладко». На следующий день в Букингемском дворце: «Женщины гораздо эмоциональнее мужчин. Поэтому королева Мэри, вынужденная „принимать“ советского посла и его жену, не сумела, подобно королю Георгу, скрыть свои чувства. Король, по крайней мере, внешне был корректно любезен. Королева даже внешне была холодно враждебна. Она встретила нас, стоя в своем будуаре, и даже не пригласила сесть. Во время разговора она смотрела на стену поверх наших голов. Да и что это был за разговор! Он состоял из двух ничего не значащих фраз и продолжался не более двух минут. Затем королева поспешила сделать прощальный поклон. Нам тоже незачем было задерживаться»[59].

Надо сказать, неприязнь королевы Марии к большевистским дипломатам совершенно не распространялась на поставляемые из СССР ювелирные изделия хорошего качества, которые королева просто обожала. При этом ее не смущало происхождение украшений. В 1925 г. советское правительство, крайне нуждавшееся в иностранной валюте, отправило для продажи в Англию множество драгоценностей, принадлежавших фамилии Романовых. Королева Мария приобрела очень многие из них, в том числе коллекцию пасхальных яиц работы Фаберже. Среди ювелирных изделий, вывезенных в Англию на продажу, был по крайней мере один предмет, похищенный из петроградского дворца великой княгини Ольги Александровны, находившейся тогда, кстати, в Англии. Но его цена оказалась слишком высока даже для английской королевы. Это один из свадебных подарков великой княгини — изысканный веер, отделанный перламутром и усыпанный алмазами и жемчугами[60]. В общем, маленькие женские слабости. И никакой политики.

Воздадим должное и Сокольникову. С момента той памятной для него церемонии в королевском дворце вел он себя соответственно, ибо, проявляя должное почтение, твердо помнил программную установку Политбюро: «Деловые разговоры о возможных заказах при условии возобновления дипломатических отношений и соответствующей финансовой базы… вести независимо от результатов политических разговоров»[61]. К тому же налаживание деловых отношений с Лондоном на практике означало и нормализацию контактов с его доминионами — Канадой, Австралией, Новой Зеландией, Южно-Африканским Союзом (по сути с ЮАР), Ирландией и Ньюфаундлендом, странами, весьма важными для развития российской торговли и судоходства. А прием королем означал одно — он стал «рукопожатным» и для министров и депутатов парламента, независимо от их партийной принадлежности, не говоря уже о представителях бизнеса.

^{Королева Мария Текская. [Из открытых источников]}

Рукопожатие Георга V и Сокольникова вызвало шок в кругах русской антибольшевистской эмиграции. Эмоции перехлестывали через край: «Окропленная даже совместно пролитой кровью дружба Англии и прежней России существовала недолго. Хотя и не вся Англия, но ее правительство первым из наших союзников пошло на сближение с большевиками, разрушившими нашу родину, признало этих изменников общей цели равноправными с собой и даже с почетом допустило в Букингемский дворец убийц не только двоюродного брата своего короля, но и убийц верного друга и фельдмаршала Великобритании»[62].

Да, автору этих строк, флигель-адъютанту императора А. А. Мордвинову[63], было от чего прийти в ужас. «Я с удовольствием пью за здоровье его величества короля Георга, моего дорогого двоюродного брата, друга и союзника»[64], — этот тост, провозглашенный Николаем II на церемонии торжественного вручения ему жезла фельдмаршала британской армии, Мордвинов помнил настолько четко, что иногда ему казалось, будто он слышал его только вчера. Помнил он и напыщенную, преисполненную хвалами в адрес монарха речь специального представителя Георга V генерала Артура Педжета[65].

«Мой августейший повелитель верит, что императорское величество примет этот жезл, как знак его искренней дружбы и любви и как дань уважения геройским подвигам русской армии», — заливался соловьем этот «полководец» колониальных войн. Наверное, с горечью подумалось Мордвинову, которому пришлось много лично общаться и с Георгом V, и с его папашей Эдуардом VII[66], в том, что Лондон послал с этой миссией в Россию покорителя туземных племен, есть что-то зловеще-символическое.

Но с того момента, когда в ставке царя в Могилеве 1 марта 1916 г. состоялось это награждение, прошло, увы, тринадцать лет. Уже нет в живых ни возлюбленного Николая II, ни этого генерал-попугая Педжета. Жизнь показала, чего в действительности стоят королевские клятвы в верности и дружбе.