Расписанная красками (ЛП)

Он вышел из квартиры и запер ее на ключ, который дал ему Майкл. И усмехнулся, когда положил в карман, зная, что никогда его не вернет.

Глава 17

Когда Джессика остановила свою машину на стоянке, солнце едва взошло. Она закинула сумку, лежавшую на пассажирском сиденье, через плечо и быстрым шагом направилась к зданию. Отчаянный призыв Брук не имел смысла, но она все равно сюда примчалась. Ее дочь нуждалась в ней, и это было единственное, что имело значение.

Может быть, Брук беспокоилась о том, что сегодня врачи найдут что-то еще. Может быть, она боялась проснуться и обнаружить, что у нее уже нет груди. Любая женщина будет обеспокоена.

Дверь в квартиру была приоткрыта, чтобы она могла войти. Приняв молчаливое приглашение дочери, Джессика проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

— Брук?

— В спальне, мам. Поторопись. У нас не так уж много времени.

Ноги Джессики летели по полу, сумка подпрыгивала у нее на боку. Она остановилась и перевела дыхание, когда увидела свою почти голую дочь, стоящую перед зеркальной дверью шкафа.

— О мой Бог. Ты только взгляни на себя.

Она на цыпочках пересекла спальню и посмотрела на грудь дочери. Одна была исписана. Джессика наклонила голову. Это было стихотворение… нет… это было…

— Строка из Писания?

Брук кивнула.

— Да. Из Песни Соломона. Именно здесь царь Соломон делал комплименты груди своей возлюбленной.

— Дорогая, у тебя на спине картинки… и символы… и много слов.

— Знаю. Я даже не могу их все увидеть. Мне нужно, чтобы ты это сфотографировала… на случай, если их потом уберут. Он оставил свободной от изображений, только грудь, которую будут оперировать, и это почти единственное место на коже, которое ничем не покрыто.

Джессика оцепенело кивнула.

— Да. Вижу. Ты уверена, что хочешь, чтобы я сфотографировала?

— Да, — сказала Брук, любуясь символами, украшающими ее плечи. — У меня анкх (Прим. Переводчика: ankh — древнеегипетский символ означающий жизнь) на плечах и узлы бесконечности на обеих руках. Сзади не все видно. Я не хочу, чтобы что-то из этого было потеряно.

— Здесь есть еще два стихотворения. Одно из них Элизабет Барретт Браунинг. Другое — Роберта Браунинга. Я одобряю оба варианта.

— Если думаешь, что это здорово, ты должна увидеть мою задницу. Надпись была достаточно крупной, чтобы я могла прочитать ее в зеркале, — сказала Брук, глядя на потрясенную мать.

— Он писал стихи на твоей заднице? Думаю, я завидую.

Брук рассмеялась, когда брови ее матери приподнялись. Она спустила трусики, чтобы показать ягодицы самой эпатажной женщине, которую она когда-либо знала. Упомянутая женщина очень предсказуемо закрыла рот рукой и громко рассмеялась.

— О Боже… он просто изумительный, как я себе ипредставляла. Даю ему двойные баллы за оригинальность.

— Ну, по крайней мере, он сформулировал это как вопрос. Судя по историям, которые я слышала, это больше, чем когда-либо делал любой любящий покомандовать мужчина Ларсон.

Джессика скорчила гримасу и пожала плечами.

— Верно, — признала она, кусая губу.

Она смотрела, как ее дочь восхищается собой, в том числе своим разукрашенным задом.

— Разве ты за это не злишься на Дрейка? Похоже, он использовал перманентные маркеры. Это не смоется, до того как ты поедешь в больницу.

Брук вздернула подбородок.

— Ну, сначала я разозлилась… пока не увидела свою задницу. Этим он меня пронял. Признаюсь, к этому мужчине у меня слабость.

Брук сердито взглянула на мать.

— О, давай, выскажись. Знаю, ты умираешь от желания сказать «я же тебе говорила». Я знала, что ты будешь смеяться, когда это увидишь, но я не смогла сделать достаточно селфи со всех нужных мне ракурсов. Ты была единственным человеком, которому я могла позвонить.

— Верно, — сказала Джессика, снимая сумку с плеча. Она положила её на смятую кровать и улыбнулась мятым простыням, доставая камеру из сумки. — Так что ты собираешься с ним делать? Оставишь его без серьезных последствий?

Брук фыркнула и посмотрела через плечо, когда мать сняла крышку объектива. Первая фотография запечатлела задумчивое выражение ее лица, когда она размышляла о судьбе Дрейка. Следующая поймала злую улыбку, когда она обдумала иронию того, что он сделал.

— Мам… У меня может быть рак. Мне может не хватить времени, чтобы с ним поквитаться.

Джессика опустила камеру.

— Или у тебя может не быть рак… давай остановимся на этой мысли и запланируем его конец.

— Но разве ты не понимаешь. В этом весь смысл, — сказала Брук. — Как я прямо сейчас могу сказать Дрейку, что люблю его? Я… все в моей жизни запуталось.

Джессика поднесла камеру к глазу.

— Я знаю, что так и есть. Дорогая, снова скинь трусики.