Расписанная красками

Чтобы почувствовать себя лучше, он побрызгал водой на лицо и насухо промокнул его полотенцем для рук. Головная боль вызванная выпитым коньяком все еще одолевала его, но, по крайней мере, он отодвинул большую часть своего мерзкого состояния на задний план.

Он возвращался в постель, когда в свете ночника уловил в ней какое-то движение. Подойдя на цыпочках к краю, он посмотрел вниз на женщину с обнаженными плечами, чьи длинные волосы рассыпались по подушке. Он не знал, злиться ему или быть чрезвычайно благодарным.

— Это не имеет значения. Будь тем, кем тебе нужно быть. И как бы ты ни злился, я не уйду — хрипло сказала Брук, переворачиваясь на спину, чтобы посмотреть на нависшего над ней мужчину.

— Я сказал вслух то, что думал?

— Да… но я не возражаю против того, что ты выпустил пар. У тебя есть право злиться… но уже поздно. Может быть, сегодня ночью ты отложишь злость на меня и вернешься к этому завтра утром. Потому, что я остаюсь на завтрак.

Дрейк фыркнул.

— У меня слишком сильное похмелье, чтобы играть в словесные игры, доктор Дэниелс. Если бы я знал, что ты здесь, я бы, по крайней мере, закрыл дверь в ванную.

Брук усмехнулась от его беспокойства и скромности. Она даже не была уверена, что он с ней заговорит. Видеть его голым было удовольствием. Но она не собиралась использовать его уязвимость против него.

— Я ненавижу разрушать еще одну иллюзию в наших зарождающихся отношениях, но я раньше видела, как парни писают. Поверь мне, по сравнению с некоторыми у тебя отличный прицел. Тем не менее, когда ты держал себя за волосы, пока чистил зубы, ты был немного похож на девушку.

Вздох Дрейка был таким же раздраженным, как и его самочувствие.

— Я все еще пьян и ты какой-то мучительный кошмар, который мне снится?

Брук рассмеялась.

— Может быть.

Кряхтя, Дрейк поднял одеяло и голым скользнул в кровать рядом с женщиной, которую все еще тупо хотел в своей жизни. Даже после того, как она изо всех сил пыталась разбить ему сердце.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что, чего не смог из себя выдавить после твоей сегодняшней жалкой речи о расставании. Мы не расстаемся, Брук Дэниелс. Они не делают коньяк достаточно крепким, чтобы помочь мне это пережить. Нам просто придется выдержать это дерьмо, нравится нам это или нет.

Брук фыркнула.

— Хорошо. Я готова поиграть в эти отношения немного дольше, если ты готов. Собственно, поэтому я здесь.

Дрейк фыркнул в ответ.

— Вот так просто хорошо и мы снова в отношениях? Это было слишком просто. В чем подвох?

Она беспокойно поерзала на подушке и натянула простыню до шеи.

— Я просто испугалась, Дрейк. Мне до сих пор страшно.

— Что ж, я понимаю. Я бы тоже испугался, если бы нашел где-нибудь шишку. Ожидание, чтобы узнать, что это, было бы невыразимой пыткой.

— Дрейк… перестань сопереживать. Я не боюсь этой чертовой шишки… или, по крайней мере… не так, как ты думаешь. Чего я боюсь, так это видеть, как ты из-за меня испытываешь боль. Не думаю, что я достаточно храбра, чтобы каждый день видеть в твоих глазах эту холодность. Я не готова каждую секунду беспокоиться о том, как ты чувствуешь себя эмоционально. Мне хватает моей матери. А если шишка — рак… тебе запрещается изображать мое угасание. Я понимаю, почему ты мог сделать это со своей женой, но я не хочу, чтобы люди спустя годы видели меня такой… особенно твой сын.

Дрейк подвинулся ближе и обнял ее за талию.

— Ты просишь обещаний, которые я не могу тебе дать. Брук я должен рисовать то, что должен. Речь о том, чтобы не позволить своему искусству свести вас с ума. Но если смогу я постараюсь выполнить твои просьбы. Сейчас я не хочу говорить о будущем… Я отказываюсь думать о том, что опухоль — это рак. Я отрицаю это. Позволь мне еще немного так думать.

— Хорошо, — сказала Брук, прижимаясь к его теплу. — Я тоже не хочу об этом думать. Я тоже это отрицаю.

Дрейк прижал к себе ее тело, все еще пытаясь осознать, что она здесь.

— Я знаю, что в какой-то момент нам придется разобраться с проблемой… только не сегодня вечером.

Брук кивнула ему на шею.

— Мы позволим всем остальным беспокоиться вместо нас. Они все равно будут это делать. Я пришла к выводу, что ты не можешь помешать семье беспокоиться о тебе… а Ларсоны поднимают это на уровень выше, чем любой небоскреб, который ты видел.

Дрейк усмехнулся и поцеловал ее в лоб.

— Что на этот раз сделали неисправимые Ларсоны?

Брук вздохнула.

— Ничего стоящего упоминания. Я с ними справилась. Ты нравишься моей семье, Дрейк.

Дрейк ухмыльнулся в темноте.

— Это не совсем ответ на мой вопрос.

— Разумеется ответ… а теперь давай спать. Мы завтракаем с твоим сыном, чтобы он тоже перестал о нас не беспокоиться. Хотя больше всего его беспокоит наша ссора. Я думаю, он также беспокоится о том, что его отец снова испытает душевное расстройство.

— Ты ругаешь меня за то, что я плохой отец?

— Нет… Просто говорю, я люблю сына не меньше отца. Я хочу избавить его от беспокойства, чтобы он пошел на вечеринку братства, как и другие парни его возраста.

— Ну, я его отец, и я вообще не хочу, чтобы он ходил на студенческие вечеринки.