Расписной

Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал, как мелькнули в прищуренных глазах восемь быстрых зрачков, мгновенно «срисовав» облик чужака. Так мелькали в белых песках Рохи-Сафед стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.

Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были обнажены по пояс, татуированные тела покрывал клейкий пот.

– Еще, – бесстрастно сказал высохший урка с перевитыми венами жилистыми руками. Шишковатую голову неряшливо покрывала редкая седая щетина. На плечах выколоты синие эполеты – символ высокого положения в зоне. На груди орел с плохо расправленными крыльями нес в когтях безвольно обвисшую голую женщину. Держался урка властно и уверенно, как хозяин.

– На! – Небольшого роста, дерганый, будто собранный из пружинок, банкир ловко бросил очередную карту. Не какую-то склеенную из газеты стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться колоды. На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую как на шампур были нанизаны несколько карт – знак профессионального игрока. – Еще?

– Хорош, Катала, себе. – Седой перекатил папиросу из одного угла большого рта в другой и постучал ребром сложенных карт по кривобокой русалке с. гипертрофированным половым органом. Черты его лица оставались твердыми и холодными, будто складки и трещины в сером булыжнике.

На круглой физиономии Каталы, напротив, отражалось кипение азарта.

– Посмотрим, как повезет…

Приподнятые домиком брови придавали ему вид простоватый и наивный. Расписной знал, что впечатление обманчиво: на строгом режиме наивных простаков не бывает – только те, кто уже прошел зону или залетел впервые, но по особо тяжкой статье. Двое наблюдающих за игрой угрюмых коренастых малых – явные душегубы. И татуировки на мускулистых телах – оскаленные тигры, кинжалы, топоры, могилы – говорили о насильственных наклонностях.

– Раз! – Рука Каталы дернулась, будто на шарнире, и на стол упала бубновая десятка.

– Два! – Сверху шлепнулась еще десятка – пиковая.

– Две доски! – перевел дух банкир и озабоченно спросил: – А у тебя, Калик, сколько?

Расписной усмехнулся. Катала играл спектакль и явно переигрывал. Он набрал двадцать очков, если бы У Калика было двадцать одно, тот бы объявил сразу. При одинаковой же сумме всегда выигрывает банкир. Тогда к чему эта деланая озабоченность?

– Восемнадцать.

Седой бросил карты. Девятка, шестерка и дама веером рассыпались поверх выигрышных десяток.

– Выходит, повезло тебе? – Тяжелый взгляд пригвоздил банкира к лавке.

– Выходит так, – кивнул тот и демонстративно положил перед Каликом колоду: мол, если хочешь – проверяй.

– Если я тебя на вольтах или зехере [6] заловлю – клешню отрублю, – спокойно произнес Калик, даже не посмотрев на колоду.

Угрюмые переглянулись. Они были похожи, только у одного правая бровь разделялась надвое белым рубцом и на щеке багровел длинный шрам, а глаз между ними почти не открывался.

Приподнятые брови опали, будто в домиках подпилили стропила.

– Да что я – волчара позорный, дьявол зачуханный? – обиделся Катала. – Не врубаюсь, с кем финтами шпилить?

– Ладно. Я сказал, ты слышал. Ероха!

У невидимой границы тут же появился толстый мужик в черных сатиновых трусах до колена. Вид у него был обреченный, мокрая грудь тяжело вздымалась.

– Жарко? – вроде как сочувственно спросил Калик.

– Дышать… нечем… – с трудом проговорил тот, глядя в пол.

– Ты свой костюм спортивный Катале-то отдай. Куда он тебе в такую жару?

– Зачем зайцу жилетка, он ее о кусты порвет! – хохотнул Катала. – Не бзди, Ероха, до зимы снова шерстью обрастешь…

– Я не доживу до зимы. У меня сердце выскакивает…

Калик недобро прищурил глаза.

– А как ты думал народное добро разграблять? Тащи костюм, хищник! И не коси, тут твои мастырки не канают! [7]

Вор повернулся к Расписному:

– Икряной [8] нас жалобить хочет! Мы шкурой рискуем за пару соток, а он, гумозник, в кабинете сидел и без напряга тыщи тырил!

– А тут и впрямь жарковато! – Расписной стянул через голову взопревшую рубаху, стащил брюки, оставшись в белых облегающих плавках.

Калик и Катала переглянулись, угрюмые впились взглядами в открывшуюся картинную галерею на могучем теле культуриста.