Расписной

В жилой зоне сгустилась тревожная предгрозовая атмосфера. На площадке для курения десятка два зэков кучковались вокруг Коныхина, в помещении отряда собирались сторонники Фогеля.

– Идем к старшому! – Парцвания будто случайно встретил Вольфа у входа и вроде дружески обнял его за плечи. Рядом оказался похожий на эсэсовца Эйно Вялло, тут же крутился человек-лягушка. Отказаться от приглашения было невозможно.

Дядя Иоганн, сгорбившись, сидел на кровати, подбитый глаз совсем закрылся. Стоящие вокруг осужденные нехотя расступились. Фогель даже не посмотрел на подошедшего. Наступила неприятная пауза.

– Так что случилось? – спросил Вольф в пространство. Язык не поворачивался произнести «дядя Иоганн».

– Случилась очень нехорошая вещь, – медленно сказал Фогель, по-прежнему глядя в сторону. – Из Москвы приехал какой-то майор. Грубая скотина, он не был со мной так деликатен и обходителен, как ты… Но он расспрашивал про Сокольски, причем задавал те же вопросы, которые интересовали и тебя! Наверное, ты и твои комитетские друзья считаете меня идиотом. Но неужели самый распоследний идиот поверит, что это совпадение?

В груди у Вольфа захолодело. Как подставили, суки!

– И что это значит? – спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать.

«Беги, дура, сейчас тебя колбасить будут!» – крикнул кот. Но момент был упущен. Точнее, его и не было. Когда Расписной подошел, кольцо осужденных сомкнулось.

– Это значит, что Системе зачем-то понадобился Сокольски. – Дядя Иоганн перевел, наконец, здоровый глаз на Вольфа. В нем читались боль, разочарование и тоска. – Очень понадобился. Настолько, что тебе испортили всю шкуру, придумали легенду и заслали сюда, ко мне. В расчете на наше старое знакомство и добрые отношения. Тонкий расчет, правда? У них ведь нет ничего святого. И я их недооценил. Вполне возможно, что и тогда, в твоем детстве, все было подстроено… Кстати, именно после прихода милиционера Генрих согласился поехать со мной на наш съезд и стал работать на движение. Правда, пользы движению он не принес, а вот провалы стали следовать один за другим… Я не связывал неудачи со своим старым другом. Но… Если связать, то мой арест тоже выглядит вполне логично…

Кольцо сужалось. Кто-то толкнул его в спину, кто-то жарко дышал в шею. Может, Эйно, может, Парцвания. Надо действовать, но не было ни воли, ни куража, ни силы. Вольф стоял, будто парализованный. Дядя Иоганн проник в суть вещей, он был прав, и эта правота придавала каждому слову пронзительную убедительность. А Вольф чувствовал себя, как нашкодивший и пойманный с поличным щенок. Он сгорал от стыда и был готов к тому, что сейчас его ткнут носом в собственное дерьмо. Или набросят на шею удавку. Самое страшное, что он считал это справедливым. Ужасный непрофессионализм! Очень, очень некрасиво!

– Что скажешь, Вольф? – впервые в жизни дядя Иоганн назвал его по фамилии. – Каждый имеет право на ответное слово. Все должно быть по справедливости. Нас никто не должен упрекнуть в поспешности.

– Не… Не знаю… – еле слышно просипел Вольф.

Несколько крепких рук взяли его за плечи, что-то острое прижалось к спине, под левой лопаткой. Сейчас он понял, что чувствует обреченный ягненок, безропотно принимающий смерть.

С улицы послышался шум, топот ног, крики. Со звоном разлетелось оконное стекло:

– Бей немчуру!

Сильно стукнула о стену входная дверь, возбужденная толпа вооруженных палками и заточками зэков ворвалась в отряд.

– Бей гадов! Мочи фашистов!

Направо и налево посыпались удары, брызнула кровь, чье-то тело с грохотом упало на пол. Руки, державшие Вольфа, разжались.

– Бей гадов! – Парцвания схватил табуретку и принялся молотить нападающих, дядя Иоганн с Эйно Вялло сноровисто перевернули кровать и, отсоединив спинку, стали бить ею по головам противников. Человек-лягушка метнул в толпу наполненный водой графин…

Оцепенение прошло, Вольф встряхнулся. На месте готового к закланию ягненка вновь стоял матерый, опытный волк. Мгновенным цепким взглядом он осмотрел поле боя. Религиозники явно брали верх. Шалве Парцвания палкой разбили голову, и он одной рукой смахивал с лица кровь, а второй с трудом удерживал табуретку, защищаясь от града ударов. Эйно Вялло ничком валялся на полу, Фогель отступал, прикрываясь кроватной спинкой, в которую вцепились Титов и Филиппов. Несколько зэков навалились на отчаянно отбивающегося человека-лягушку. Коныхин, пряча руку за спиной, целеустремленно пробивался к дяде Иоганну.

Бац! Бац! Два удара достигли цели: баптисты опрокинулись на пол и остались лежать неподвижно, как тряпичные куклы. Фогель приободрился и поднял кроватную спинку повыше, защищая голову. Рубашка выпросталась из штанов, открывая впалый живот. Коныхин выставил руку, нацеливая заостренный кусок арматуры между прутьями. Пружинистым прыжком Вольф ворвался в гущу разгоряченных тел, раздавая пушечные удары направо и налево. Выхватив из ослабевшей руки Парцвания табуретку, он свалил еще двоих и достал Коныхина в тот самый момент, когда заточку от живота отделяло лишь несколько сантиметров.