Расплата

— Вы думаете, это убийство имеет ко мне какое-то отношение? Сильно заблуждаетесь. Материальной опорой мне было крестьянское хозяйство на семи холдах, да отцовское жалованье за учительство. Господин Осоль, вы же знаете, что живу я одиноко, замкнуто. Сам себе бог и судья…

Осоль вздрогнул: откуда Чиреку известно его имя?

— Это верно, — подтвердил он.

— Извините за беспокойство, — Шухайда поднялся.

— Может быть, это покажется невероятным, но за тринадцать лет вы мои первые гости. Думаю, их не будет и в дальнейшем. И вообще, я никого и ничего не видел.

Шухайда и его спутники вернулись к машине.

«Сто против одного, что Чирек видел убийцу», — недовольно бурчал Осоль. Следить он за ним не следил, может быть, даже не знает, кто это был, но видел обязательно. Однако из этого человека и клещами слова не вытянешь. Очевидно, боится попасть в беду из-за своего прошлого.

На площади, где находились здание сельсовета и корчма, Шухайда посмотрел на часы. Без четверти одиннадцать. Пограничники блокировали деревню, и не лучше пи подождать, пока прибудут из Будапешта дополнительные сведения? С кем видели в последнее время Милая Балинта? Какие имел планы на будущее?..

— Давай к Генриху Шмидеку! — после некоторого раздумья сказал он шоферу. — Если исходить из прошлого, то самые подозрительные люди в деревне Шмидеки — Гал Ёо и Фаркаш Имеч. Каждый из них мог действовать в отдельности. Но нельзя исключать и возможность сговора между ними. Такой вариант даже более вероятен.

Ефрейтор Ёна предложил остановить машину перед угловым домом, смотревшим на перекресток дороги. Все стихло.

В конце сводчатого коридора тяжелая дубовая дверь. Шандор Осоль застучал по ней кулаком. Где-то совсем близко затявкала собака, а на ее лай откликнулись и остальные. Стало слышно, как внутри снимают цепь, затем послышался скрип ключа в замке.

— Слушаю! Что вам угодно? — поинтересовалась женщина лет сорока, впустившая их. Выглядела она совсем не так, будто только что встала с постели.

— Мы хотели бы поговорить с вашим мужем.

— По какому вопросу?

— Пожалуйста, — Шухайда протянул женщине удостоверение.

Она нервно рассмеялась:

— Я так и знала, что прежде всего придут к нам, чтобы беспокоить моего мужа. Идите за мной! — прозвучало не самым гостеприимным тоном.

По внешней стороне дома, во всю его длину, тянулось что-то вроде колоннады. Побеленные стены отражали свет одинокой лампочки, висевшей у ворот. Шаги гулко отдавались на тяжелых каменных плитах.

«Основательно идем, — подумал Шухайда, — полновесно».

Особенно громыхали солдатские сапоги. Раскинувшееся на дворе гумно ночью показалось бескрайним. Шухайда начинал злиться, что послушался ефрейтора Ёны и притащился сюда с пограничниками. Пусть никто заранее не считает, что его подозревают. А здесь эти трое солдат при полном вооружении!

— Вы останетесь здесь. Разрешаю курить. Никуда не отлучаться.

— Есть! — ответ Ёны прозвучал неодобрительно, В конце концов днем он был постовым на болоте и потому считал себя чуть ли не лично причастным к расследованию.

Вокруг массивного, покрытого клеенкой стола сидели трое мужчин. По стенам развешаны полки, в углу — огромный камин, под столом — оплетенная бутыль. Мужчины бросили карты и вскочили. Не то чтобы враждебно, а скорее, отдавая дань уважения.

— Генрих Шмидек?

— Да, это я.

— Сколько вы были в заключении? — спросил Шухайда, хотя знал это прекрасно.

— Три с половиной года, в Кюхиде.

— Нам необходимо поговорить, — сообщил Осоль. — Вы тоже останьтесь, — обратился он к Галу Ёо и Фаркашу Имечу, которые попятились было к двери.

Мужчины сели. Помолчали. Хозяйка продолжала стоять, прячась в тени.

— Почему вы пожаловали именно к нам? — недобро поинтересовался Шмидек. — Я свое отстрадал, отплатил за грехи сполна. Жена ко мне вернулась, живем себе потихоньку, и нам нет никакого резона вмешиваться в мокрые дела.

Женщина, стоя у двери, громко всхлипнула. Осоль улыбнулся: эта барышня, покуда ее муж отбывал заключение, повсюду выставляла себя жертвой. Потом развод. Поговаривали, что в городе она спала с первым встречным и ей пришлось сделать несколько абортов, пока Генрих Шмидек ел тюремный хлеб в Кюхиде. Что и говорить, даже теперь женщина она еще привлекательная, и, когда идет по улице Кошуте, покачивая бедрами, мужчины оборачиваются ей вслед.

Шухайда почувствовал, что большего можно добиться добрым словом.

— Вы же знаете, что произошло? Мы вынуждены беспокоить и вас, и остальных жителей, пока не обнаружим убийцу. Ведь он скрывается где-то здесь.

— У нас? Ну, что вы! — засомневался Ёо. — Скорее всего, это был посторонний. Так же, как и тот, которого нашли мертвым на болоте. — Нечего молоть языком, копи тебя не спрашивают! — осек ледяным тоном Шмидек своего тощего приятеля и покрутил свой татарский ус. — Знаете, что я вам скажу? Произведите-ка у нас обыск. Переверните все в сарае. в погребе, на чердаке. Запросто, без ордера. Не стесняйтесь! Только вы ничего не найдете.