Расплата

Как я и предполагал, и Андрей, и Катя сразу же понравились Дженне, хотя огромные амбиции Кати, которые она и не пыталась скрыть, иногда просто шокировали мою жену. «Может, ты был бы счастливее с такой девушкой, как Катя, — дразнила она меня иногда, когда я работал дома допоздна. — Она-то уж считала бы твою работу важной. Она-то не просила бы тебя пойти в постель и погладить ей спинку». Однажды я совершил ошибку, упомянув подначки Дженны в присутствии обеих женщин и заявив, что Дженна думает, будто Катя и я стали бы хорошей парой. Повисло ледяное молчание, а когда мы приехали домой, Дженна устроила мне скандал.

Становится темно — это поезд заходит в туннель под Парк-авеню. Хотя я прекрасно знаю, что моя встреча с Катей будет болезненной, я внезапно понимаю, что очень хочу с ней увидеться.

9

Я убиваю полчаса, бродя по городу, заходя в магазины и сразу же выходя из них, часто меняя направление и в целом чувствуя себя законченным параноиком. Если люди Тиллинг следят за мной, они ведут себя слишком профессионально, чтобы я их заметил.

Когда я приезжаю в компанию «Терндейл», Дебра, секретарь Кати, уже ждет меня в холле. Дебра, крупная девушка со Стейтен-Айленда, любительница пофлиртовать, неожиданно глухо бормочет приветствие, без единого слова проводит меня через пункт охраны и смотрит исключительно на индикатор этажей, пока мы поднимаемся в лифте. Нетрудно догадаться, о чем она думает. Будь Дебра моей соседкой, она наверняка выбрасывала бы свой мусор на мою лужайку.

Дизайн сорокового этажа очень напоминает английский загородный дом, превращенный в музей — полы из темного дуба, искусственно состаренные ковры, картины старых мастеров из знаменитой личной коллекции Терндейла. Я отдаю пальто и шляпу страдающей анорексией секретарше, помещаю зонтик в керамическую китайскую вазу и следую за Деброй через сменяющие друг друга яркие, похожие на галереи, коридоры. Мы проходим мимо пустого конференц-зала и попадаем в полуоткрытое пространство, в котором доминируют два слишком больших кабинета со стеклянными стенами. Ближайший к нам кабинет не освещен; на металлической пластинке сбоку от двери выгравировано имя: Уильям Терндейл.

В дальнем кабинете я замечаю Катин силуэт на фоне снежных вихрей; она повернута ко мне на три четверти, а ее взгляд устремлен на запад, в сторону Гудзона. На ней синий шелковый пиджак поверх белой блузки и узкая черная юбка. Черные волосы сколоты сзади, открывая длинную белую шею и сапфировые сережки-гвоздики в ушах. Одной рукой Катя трет нижнее веко — привычка, от которой, как я помню, она раньше старалась избавиться. Странная смесь горя, вины и тоски сдавливает мне грудь, когда я смотрю на Катю. Дебра открывает дверь в кабинет, и я нервно сглатываю, боясь, что голос выдаст меня.

— Эй.

Я автоматически делаю шаг к Кате, как только она бросает на меня взгляд через плечо, но она поднимает палец и хмурится, указывая на гарнитуру, которую я не заметил. Катя снова отворачивается, а я неловко киваю, чувствуя себя дураком.

Она холодным профессиональным тоном консультирует кого-то по вопросам инвестиционных стратегий, а я брожу по ее кабинету, отчаянно стараясь успокоиться. Мое внимание привлекает набор фотографий в серебряных рамках. Фото по центру несколько лет назад было на обложке журнала «Форбс»: Уильям Терндейл сидит за столом в кресле, а позади него, положив руку на спинку в позе очевидного наследника, стоит Катя. Да, она бесспорно талантлива; но все равно странно, как ей удалось проработать двадцать лет с таким непростым начальником, как Уильям, да еще и неуклонно подниматься по служебной лестнице и стать его первым заместителем.

Между другими снимками, на которых Катя изображена рядом с чопорными белыми парнями в деловых костюмах или спортивной одежде от Ральфа Лаурена, засунута маленькая черно-белая фотография ее и Андрея в возрасте пяти или шести лет, похожих как две капли воды. Они сидят на скамье в парке вместе со своей матерью, за ними видны голые ветви деревьев. Все трое тепло укутаны. Андрей и миссис Жилина держатся за руки и прижимаются друг к другу; Катино печальное лицо повернуто к камере вполоборота. Вскоре после нашего с Катей знакомства Андрей рассказал мне правду о своих родителях. Отец оставил семью еще до их рождения, и мать никогда о нем не говорила. Она и Катя многие годы плохо ладили, поскольку обе были слишком упрямы. Одна из самых приятных вещей, которые Катя говорила о матери, — это то, что та была ведьмой.

— Я сегодня вспоминала Корнуолл, — говорит Катя, и смена тона привлекает мое внимание. Я оглядываюсь и вижу, что она уже сняла гарнитуру и с силой прижимает ее к бедру, продолжая смотреть в окно на реку. — Ту ночь, когда мы поехали домой из паба.