Расплата

— Ваш ответ меня несколько озадачил, — миролюбиво замечает Макаров. — В Яновском лагере Вильгауза знал каждый узник, а вахманы и подавно. Нехорошо, Николай Иванович, нельзя забывать начальников, да еще таких.

— Еще раз прошу учесть и записать в протокол, что во время войны я никогда не бывал во Львове, понятия не имею о Яновском лагере.

— Не имеете понятия о Яновском лагере, не знаете Вильгауза? — повторяет Макаров и после небольшой паузы укоризненно качает головой: — Ай-ай-ай, как не стыдно! Это такая же правда, как то, что вы — Мисюренко!

«Такая же правда, как то, что вы — Мисюренко». Неужели конец? Кто настучал? Кто-нибудь из арестованных вахманов на судебных процессах. Так когда это было, столько лет не тревожили. Могли не тревожить, ведь искали другого. Почему теперь спохватились? Может, все же еврейчик?.. Нет, от тех не осталось ни костей, ни пепла. А как-то разнюхали! Опоздали, одних подозрений мало. Прошлое быльем поросло, в нем давно похоронен Мисюра; жив, живет, будет жить Мисюренко, — успокаивает себя, однако нервничает все больше и больше. Теряется в догадках, кругом темнота, они же вслепую не бьют. Надо не ждать, из темноты выбираться.

— Гражданин начальник, не темните, не путайте, ничего не получится. Заберите свои интересные фотографии и показывайте на выставках, рассказывайте детям, что творили во Львове фашисты. А мне эти снимочки совсем ни к чему.

— Это не мои фотографии, эсэсовцы снимали на память, — сообщает полковник Макаров. — При освобождении Львова нашли в гестапо. Не только эти фотографии, есть и интересные документы.

Не может Мисюренко себя побороть, магнитом притягивают лежащие на столе немецкие документы, фотография какого-то вахмана.

— Интересуетесь документами? — вежливо спрашивает Макаров.

— Какое мне дело до них, — отводит Мисюренко взгляд в сторону и снова сталкивается со взглядом Дзержинского. Нарочно, что ли, повесили! Пусть смотрит, переживем.

— Правильно интересуетесь, — полковник будто не слышал ответа. — Вахман охранных войск CG Мисюра! Предъявляется ваша служебная книжка. А вот анкета с фотографией и пальцевым отпечатком.

Тридцать четыре года отстукало после войны, давно уверовал, что прошлое закрыто новой жизнью и никто ничего не узнает. Не испытывал страха перед переездом во Львов: если б разыскивали, могли найти и вне Львова. Не искали. В сорок пятом в западной зоне облапошил советского офицера. Назвался не Мисюрой — Мисюренко, местом довоенного жительства указал не Портянки, а соседнее село Баранивку: жили там какие-то Мисюренки. В сорок седьмом съездил на родину, остановился в Шишаках, узнал от людей, что немцы спалили Портянки. Встретил на автостанции какого-то деда из Портянок, представился другом-однополчанином Николая Мисюры, геройски погибшего под Берлином.

— Хоть дошел до Берлина, не зря сложил голову, — прошамкал дед. — А фашисты сожгли его батю живьем, вместе с хатой. От этого семейства почти никого не осталось. Четверо братьев Миколы погибли на фронте, один — в партизанах. Старший Иван бедствует с многодетной семьей.

Распил тогда с дедом поллитровку, попросил сообщить Ивану о геройской смерти Николая — последнего брата и распрощался. В Баранивке застал пепелище, не было в живых ни одного Мисюренко. Обрадовался. С тех пор смело носил новую фамилию. И вдруг… Разглядывает анкету № 2218. Четко выписана его фамилия, имя и отчество, год и место рождения, национальность, происхождение… А вот и заявление:

«Сим объявляю и присягаю, что поданные мной данные соответствуют правде. Заявляю дальше, что я арийского происхождения (а именно, между моими предками не было евреев), что я не был членом коммунистической партии и членом коммунистического союза молодежи (комсомол).

Травники

Мисюра»

Не докажут! Не поможет ни потускневшая, несхожая фотография, ни поставленная пальцем чернильная клякса. Закорючка глупого пацана нисколько не схожа с важной подписью руководителя торга. Нет, на этих бумажках не купите.

Возвращает документы, одобрительно говорит полковнику:

— Подумать только, как работают органы: достали такие интересные документы Хорошо бы показывать эти документы в кино, в телепередаче «Человек и закон», а ко мне они не относятся. Получилась небольшая промашка, вам же нужен Мисюра, а я, извините, Мисюренко. Может, для вас это не имеет значения, а для меня, как говорит наш бухгалтер, это две большие разницы. Придется, гражданин начальник, начинать все сначала, перед кем-то другим раскладывать эти фотографии и документы. Сочувствую, но ничем не могу помочь.

— Значит, подпись под вахманской анкетой не ваша?

— Так это видно даже дворнику.

— Пожалуй, дворник не признает идентичности подписи, — соглашается Макаров. — У него совсем другая работа. Лучше, Николай Иванович, познакомьтесь с заключением эксперта-криминалиста.