Расплата

Как-то раз на холме, выплывшем из тумана, повстречалась им овечья отара. Гота спросил чабанов, не проезжал ли здесь кто подозрительный с крадеными лошадьми. Чабаны уже знали о гибели Квирии, но конокрадов не видели. Иногда перед сном Гота рассказывал какую-нибудь охотничью историю. И Мушни начинало казаться, что они и сейчас преследуют зверей. Великодушный и добрый человек был Гота, много повидал он на своем веку, Мушни было приятно его общество. Он с удовольствием слушал его и привязался к нему всем сердцем. Они поднимались порой до самых ледников, куда только могли добраться кони, но и там не было никаких следов. Они были предельно осторожны, об охоте не помышляли, не вскидывали ружья при виде спугнутой птицы. Прочесывали горные тропы, осматривали покинутые стоянки, часами сидели в засаде возле перевалов и перекрестков — и ничего, только шум водопадов. Они в постоянном напряжении ждали чьего-нибудь появления в этих безлюдных горах, под насупленным небом. «Сквозь землю они провалились, что ли?» — бранился Гота. А Мушни до сих пор не мог разобраться, хочет он в самом деле настичь бандитов или нет? С одной стороны, он ждал этой, встречи, потому что убийцы Квирии были достойны возмездия. С другой стороны — те злость и возмущение, которые привели его сюда, в горы, были направлены не против определенных людей, а против той запутанности, которую создает жизнь, а отомстить жизни было невозможно, поэтому это утомительное преследование иногда казалось ему бессмысленным. Он думал о Тапло, и негодование его приобретало окраску грусти, которая не позволяла целиком принять и полюбить жизнь, содержащую много добра.

Так или иначе, он беспрекословно подчинялся Готе, несмотря на то, что все неукротимее стремился к Тапло. Он не собирался возвращаться к ней прежде, чем сам Гота пожелает вернуться, прежде, чем будет исчерпана последняя возможность догнать убийц Квирии.

— Куда они могли исчезнуть? — спрашивал он у Готы.

— Единственный путь — через деревни. Но не думаю, чтобы они решились появиться там с крадеными конями.

— Как знать. Иногда случается самое невероятное.

— Тогда мы напрасно их здесь ищем.

— Значит, смерть Квирии сойдет им с рук?

— Если на свете есть справедливость, не должна сойти… Но не буду говорить, чего не знаю…

И снова мелькали подъемы и спуски, ущелья и пропасти.

Квирию уже похоронили, но они не смогли присутствовать на похоронах. Поиски ничего не дали, у них кончились съестные припасы. Гота решил вернуться, другого выхода не было.

В то утро небо очистилось от туч, и солнце заблистало, выкинуло свои нежные лучи, ласково обволокло вершины далеких гор. Но в узком ущелье, где с оглушительным грохотом неслась река, было холодно и темно, как в подземелье. Мушни и Гота ехали медленно, опустив удила; лошади дорогу знали и шли охотно, предвкушая скорый отдых. Радовался возвращению и Мушни, но чувствовал, как огорчен Гота. Конечно, было бы лучше, если бы они довели до конца дело, которому отдали столько сил и времени. Но разве это поражение могло сравниться с радостью, которая ждала Мушни! Бедному Квирии ничем уже не помочь. Всегда лучше потрудиться ради живого, нежели ради мертвого, несуществующего. По убеждению Мушни, впереди его ждала большая радость, поэтому трудно было упрекнуть его за то веселое расположение духа, в которое он пришел, узнав о конце тяжелых изнурительных поисков. Это не было изменой Квирии. Он сделал все, что мог. Он, конечно, не пожалел бы убийц Квирии, попадись они ему в руки, но иногда он думал о них иначе: кто они такие? Может, у них тоже есть старая бабушка, невеста? Может, они были слепым оружием в руках судьбы, случайным звеном в длинной запутанной цепи?

Молча сидели в седлах Мушни и Гота, и каждый думал о своем. Тучи опять обложили небо, и в ущелье было холодно, но кожанка Тапло не давала Мушни мерзнуть, а образ ее согревал его сердце, как далекая надежда.

Когда они поднялись достаточно высоко и река превратилась в слабенький, еле слышно журчащий ручеек, на противоположном берегу, там, где перевал разрезал хребет и во все четыре стороны расходились дороги, они заметили двух всадников. Они находились на самом гребне горы, и снизу разглядеть их было трудно, тем более что всадники быстро повернули лошадей и исчезли. Гога и Мушни, не сговариваясь, изготовили ружья и поскакали следом. Всадники показались снова, теперь они стали ближе, но все равно разглядеть их было невозможно. Даже разобрать, какого цвета кони, Гота не смог. Только он схватился за бинокль, как всадники снова исчезли.

— Кто это? — спросил Мушни, когда они поднялись на гребень хребта.

— Узнаем, — Гота двинул своего серого по следам неизвестных. Они пустили коней рысью. Летели назад кусты и кочки, возбужденный Мушни старался не отставать от Готы. Он так низко пригнулся к седлу, что конская грива щекотала ему лицо, левой рукой он держал узду, а все еще болевшую правую засунул за пояс. Ветер отбрасывал назад его длинные светлые волосы, которые делали его похожим более на монаха, чем на юношу, полного любви и жажды жизни.