Расплата

Без такой любви человек внутренне страдает и ожесточается (ярчайшее подтверждение тому — рассказ «Расплата», о котором речь еще впереди). Отвергнув ее, такую любовь, человек теряет единственно истинную, надежнейшую точку опоры в этом мире и гибнет в конце концов, как Вамех в «Грешнике»… Говоря коротко, переоценить такую любовь невозможно, а презреть ее — величайший, непростительный грех, разрушающий в человеке человеческое.

Потому в повести «Погоня» главный герой ее Мушни, поставленный волею случая (опять случай!) в положение загнанного, преследуемого, — он, защищая справедливость, ранил начальника геологоразведочной партии, — ощущает редкие минуты счастья, покоя лишь тогда, когда чувствует людскую доброту и поддержку… В эти моменты сквозь его огрубевшие черты «проступала надежда, забытая там, в далеком отрочестве».

Как важно для Гегешидзе это свободное, вольное проявление истинного, изначального человеческого «я», ломающего роковое стечение обстоятельств, нелепо сложившейся судьбы!.. Ведь таким же, вспомним, был и Вамех в «Грешнике»! Ведь и он, скользя в пропасть, почти уже срываясь с вершины, где обитает владыка полей, вдруг вспомнил детство свое и себя, «со светлой челочкой, в коротких штанишках», мечтающего о «прекрасном и гармоничном мире, в котором все… определенно и где царствовало беспредельное добро»… Все мы — родом из детства, и семена его, посеянные и взошедшие с годами в человеческих душах, никогда не истребимы до конца, до полного своего исчезновения. Они многое значат в нашей судьбе, хотя, к сожалению, не все. Иногда человеческую жизнь определяет случай, непререкаемое стечение жизненных фактов (предмет, как видим, очень интересующий Гурама Гегешидзе!), и оно, сцепление это, часто бывает всесильным, могущественным. Об этом как раз вся повесть «Погоня».

В ней ведь не только Мушни страдает, мечется от неразумного, запальчивого своего выстрела, случайного, в сущности… В ней — так же случайно, необъяснимо (за что?!) гибнет молодой пастух Квирия, убитый конокрадами, Тот самый Квирия, предельно открытый и мужественный человек, которого Мушни, увидев, полюбил сразу — как и бабушку этого парня, как и прекрасную, гордую Тапло… И вот судьба отнимает у Мушни эту любовь, эту связь с людьми, столь нужную, необходимую в его положении.

«Он (Мушни. — И. Ш.) посмотрел на бледное, как миткаль, лицо Квирии, безучастное, равнодушное ко всему. Квирия не слышал причитаний, не видел, как плачут склонившиеся над ним женщины… Над селом плавало круглое белое облако, такое одинокое и беззащитное в бескрайнем синем небе. «Ничто не прочно, ничто не надежно», — подумал Мушни».

Эта картина, это «одинокое и беззащитное» (!) облако подчеркивают (у Гегешидзе, кстати сказать, пейзаж вообще почти всегда активно «работает» на сюжет, на внутреннее сиюминутное состояние героя) постоянную, «сквозную» для писателя мысль о непостоянстве, «текучести» жизни. В ней трудно найти вечно надежное — то, что казалось незыблемым вчера, сегодня рушится… Из всех таких изменений самое ошеломительное, конечно, — смерть. К ней трудно привыкнуть, с ней невозможно примириться. В ее неопровержимости, в вечном праве на добычу есть, бесспорно, нечто оскорбляющее человеческие душу и разум. Она — сильнее всех помыслов, воль и стремлений, конечна и неоспорима. Тупо неоспорима… Потому так часто прикованы к ней мысли героев Гегешидзе, желающих познать Истину о человеческом бытии. В подобном поиске смерть никак не обойти; она — слишком весомый фактор для каждой жизни и судьбы.

«Мушни вдруг с силой ощутил и осознал смерть Квирии. И этот внезапный уход, скачок куда-то, в неведомое, был грозен и ужасен…

В природе все подчиняется определенным законам. Только жизнь человека, то, что с ним внезапно случается, вызывает ощущение, что мир устроен несправедливо и хаотично… Так далеко уводит… цепь причин и следствий, в такую глубину времени и пространства, что теряется из глаз, и в силу своего невежества человек не может постичь первопричину, породившую все остальное, и она остается для него загадкой и тайной».

«Первопричину»… Мы выше уже говорили о жажде героев Гурама Гегешидзе абсолютной, «конечной» истины. Не одно ли это и то же, и не о том ли думает Мушни, потрясенный внезапной, как гром среди ясного неба, смертью Квирии, заставившей героя вновь (в который раз!) усомниться в разумности, гармоничности мира?.. Собственно, именно Гармонии, прежде и более всего, ищут герои прозы Гегешидзе, определяя ее для себя как последнюю, главную истину — помните, Вамех в «Грешнике» говорил о «закономерности, не познанной до сих пор»? Гармонии жаждут они, и эта жажда сушит им губы и гортань, точно у путника в знойный день на безлюдной, белой от солнца дороге. Жажда, вечная жажда по Великому Порядку, в котором на первом, верховном месте будут стоять Любовь, Правда и Справедливость, воздающие каждому по его делам и помыслам, отводящие смерть от невинного и карающие гибелью злодея.