Расплата

Билл отвернулся, закусив губу. Такое преклонение Ахмеда перед богатством, известностью и связями в высшем свете всегда коробило его. Он сам множество раз встречал этих людей на выставках-продажах произведений искусства. И, насколько он мог заметить, единственное, что отличало их от остальных людей, были их деньги и гипертрофированное самомнение. Но Ахмед смотрел на них совсем иначе. Он, казалось, нуждался в них, не мог жить без неискренних объятий, публичных поцелуев людей, не достигших и малой доли того, что удалось Ахмеду. Чего у них было в избытке, так это непоколебимой уверенности в собственной значимости. Именно уверенность в себе стремился обрести Ахмед в их обществе, узнать какие-то только им известные секреты.

Ахмед так и не послушался совета Билла перебраться в Америку, так и не смог оборвать нити, связывавшие его с семьей. В Америке никому и в голову не пришло бы интересоваться его происхождением. Там не имело никакого значения, кем ты был — арабом, чернокожим или эскимосом. Чтобы прославиться, ему достаточно было только таланта. Но он предпочел оставаться в Европе, со всеми ее барьерами и снобизмом, барахтаться в пропасти, разделяющей две культуры. Не будучи уверен, что стал своим в том мире, куда он так стремился, Ахмед искал утешения не в своей семье с ее старыми духовными ценностями, а в обществе телеобозревателей, в пустоте и надменном ничтожестве вконец изживших себя королевских домов. И это стало его трагедией.

Дельфина принесла кофе в крошечной чашечке из тончайшего фарфора. Держа ее кончиками пальцев, Билл продолжал осматривать комнату, пробираясь среди кип эскизов, набросков и образцов тканей.

Прошло почти полчаса, и наконец он услышал голоса в демонстрационном зале. Узнал голос Бургоса, в нем звучали какие-то непривычные плаксивые интонации. В полуоткрытую дверь Билл увидел Бургоса, провожавшего к выходу какую-то высокую, на голову выше его женщину. Он вился вокруг нее, словно овчарка, желающая угодить хозяину. Женщина вышла на улицу, а он все стоял с приклеенной улыбкой, как будто хотел удостовериться, что она не забыла, как следует садиться в машину. Но вот женщина уехала, и улыбка погасла — мгновенно, как фейерверк. Молча постоял несколько секунд, а затем его лицо вдруг озарила теперь уже совсем другая, искренняя улыбка, он повернулся и поспешил к Биллу, протягивая ему руку.

— Господин Дюваль! Тысяча извинений за то, что заставил вас ждать. — Он закатил глаза и махнул рукой в сторону двери. — Никак не освоюсь с этими делами. С тех пор как… с тех пор как, э-э, это произошло, я вынужден сам всем заниматься.

— Это все беспечность Ахмеда.

— Пожалуйста, не надо! — Бургос отпрянул, надув губы. — Я вовсе не это имел в виду. Ужасно. Трагично. А вот эти, — он снова махнул рукой, — люди так эгоистичны! То, что они были клиентами Ахмеда, волнует их на уровне обеденного стола. Все они желают знать, успел ли несчастный Ахмед сшить их платье до того… до того, как это случилось.

— Да, — улыбнулся Билл. — Знаете, я сам в своем салоне имею дело точно с такой же публикой. Многие из них настолько богаты, что тратят нешуточные деньги. Меня от них с души воротит.

Бургос рассмеялся с каким-то странным отчаянием.

— Да, в самом деле… Мне всегда было противно иметь дело с клиентами. А у Ахмеда это отлично получалось, и он обожал возиться с ними. Мне кажется, он был прирожденным лицедеем и, если бы не талант модельера, непременно стал бы актером. Вы согласны со мной?

Билл нахмурился, услышав горчинку в голосе Бургоса.

— И был бы превосходным актером, господин Бургос. — Он показал рукой на валявшиеся в беспорядке вещи. — Что вы намерены с этим делать?

— О, я понимаю, что это ужасно, — замахал руками Бургос. — Прежде всего это нужно рассортировать. За эти последние несколько дней на меня свалилась масса хлопот. Нельзя же допустить, чтобы развалилось дело. И скажу вам, положа руку на сердце, мне даже входить в эту комнату тяжело. Понимаете?

— Не расстраивайтесь, господин Бургос. Пожалуйста! — Билл положил руку на руку собеседника. — Вы, должно быть, переживаете это как огромное личное горе. Я вот что хотел сказать: Ахмед всегда не слишком заботился о порядке, но я никогда не видел его мастерскую в таком состоянии. А вы?

— Я тоже.

— Что же вы об этом думаете?

Бургос быстро прошелся по комнате.

— Я… ну и Дельфина разделяет мое мнение. Мы подумали, что Ахмед, возможно, сошел с ума, с ним случился какой-то приступ, душевное потрясение, если хотите. Посмотрите только, что он натворил, — жалобно прибавил Бургос. При воспоминании об Ахмеде глаза его увлажнились.

Билл кивнул.

— А не допускаете ли вы мысль, что комнату, может быть, обыскивали?

Бургос вздрогнул и как-то странно, исподлобья, взглянул на Билла.

— Так вот что, по-вашему, здесь произошло?

— А разве не это пришло вам в голову в первую очередь?

Бургос замотал головой, как отряхивающаяся от воды собачонка.

— Нет. Послушайте, меня не было здесь в день гибели Ахмеда. Но я разговаривал с ним по телефону всего лишь за час до того, как это… случилось.