Расплата

Был единственный путь, единственный выход, единственное спасение — не бегство, не стремление забыть прошлое, но забвение личного. Вамех должен отрешиться от своего собственного «я», вернее отречься от своего права на счастье. В конце концов, человек существует не только для того, чтобы самому быть счастливым. Может же он приносить счастье другим? Может быть, в этом жизненное назначение Вамеха? Но какое счастье способен он дать другим, когда принес величайшую беду самому близкому человеку? Чтобы облегчить бремя других, надо быть чистым, а Вамех казался самому себе чудовищем. Именно поэтому терялся он, раздумывая, на что решиться, какую из дорог предпочесть? Уехать из городка или обосноваться здесь? Уехать? Тогда водоворот, который швырял его, как волна щепку, и наконец вверг в больницу, снова начнет носить его по свету, по ночным вокзалам, по замызганным забегаловкам бог весть каких окраин… Остаться здесь? Начать все сначала? Попытаться облегчить жизнь незнакомым людям? Как? Он не знал. Может быть, продолжать жить, руководствуясь старым принципом, который он считал единственно справедливым, благородным и приемлемым для себя: охранять добро и противостоять злу? Но ведь он и раньше придерживался его? Однако сейчас многое представало в новом свете. Он должен отказаться от личного счастья, не пытаться устроить личное благополучие, потому, что они невозможны. Всю свою энергию он должен направить на то, чтобы приносить пользу другим, а не себе, это должно стать его трудом, его каждодневной обязанностью, отличительным признаком его бытия, а не средством наслаждения собственной добродетелью. Только такая жизнь позволит ему забыть грех, тяжесть которого не дает ему распрямить плечи. Однако Вамех так и не решил, уехать ему или остаться.

И вот гибнет Таурия. Все взбудоражены этой смертью. Вамех забыт, забыта его стычка с Шамилем. Незначительной и мелочной выглядит случившееся с ним перед лицом смерти.

Вечером Вамех пришел к Дзуку. Он сел на скамью в дальнем углу двора и смотрел на народ, который до самой ночи приходил сюда. Почти все были знакомы. Алиса и Джемал пришли вместе. Явился доктор Коция. Шамиль, Резо и еще несколько парней, которых Вамех видел впервые, сгрудились под деревом у веранды и вполголоса переговаривались. Ни один из них даже не оглянулся на Вамеха, хотя все знали, что он здесь. Теперь было не до него. Одноногий инвалид, тот самый, что утром раскланялся с Вамехом, снова кивнул ему. Вамех сидел и думал о Таурии. Вот кто действительно был несчастным. Все для него кончилось. Тело его пока еще существует, как некий предмет, обладающий определенной формой, но потерявший всякое назначение.

Люди поднимались в дом, пожимали руку Дзуку, уверенные, что искренне выражают сочувствие, ободряют убитого горем человека, отдают свой последний долг покойному, и, немного помешкав, спускались во двор и после недолгого разговора расходились по домам.

Все эти дни приходил Вамех к Дзуку и каждый день видел одно и то же, — во дворе ни на минуту не утихала суматоха. Приятели и соседи Дзуку с деловым видом носились по двору, спорили по поводу всяких пустяков, каждый старался главенствовать, отдавать приказания, все без причины раздражались и с такой бурлящей энергией готовились к поминкам, словно они имели решающее значение как для покойника, так и для его единственного друга, словно помимо поминок невозможно выразить свое горе и уважение к памяти погибшего, словно и вправду зазорно придать тело земле без непременной попойки. Возможно, что в свое время этот обряд был необходим, иначе он бы не возник, но сегодня в нем виделось что-то неестественное, неприятное, варварское. Это застолье, которое непременно сопровождает похороны, сейчас представлялось всем куда более важным, нежели то, что Таурия покинул этот мир, что его нет и никогда больше не будет. Измотанные люди с утра до вечера носились по городу в поисках вина, риса, фасоли, не задумываясь над трагедией Таурии, охваченные одним беспокойством — хватит ли провизии, чтобы накормить ораву соболезнующих. А горемычный Таурия лежал на столе посреди комнаты и не подозревал, сколько людей заняты его похоронами, сколько их носится, суетится и беспокоится, сколько времени и энергии расходуют эти люди, которые раньше, пока он был жив, ни разу не позаботились о нем, не знали, в чем он нуждается, да и кто он такой вообще… Безмерным было бы удивление Таурии, если бы он увидел, сколько людей считают себя его ближними.