Расплата

Как ни странно, перенесенные за прошедшие годы волнения и заботы почти не отразились на внешнем облике Веры Петровны, – она осталась привлекательной женщиной. А что крутилась целые дни как белка в колесе, много двигалась – так это даже к лучшему. Многие ее приятельницы безуспешно «худели», а она, ничуть о том не заботясь, поневоле сбросила лишний вес, фигура ее стала более гибкой и подтянутой. В гладко зачесанных волосах появились серебристые пряди, но кожа на лице по-молодому гладкая, ясный, чистый взгляд серых глаз прежний. Только ранняя седина да едва заметные мелкие морщинки у глаз и в углах губ выдавали, когда приглядишься, а так на вид не более сорока. («Тридцати», говорила дочь, желая сделать ей приятное.)

– Мамуля, что ты не подкрасишься? – часто приставала к ней Света. – Зачем тебе эта седина?

– А для кого мне стараться? – неизменно отвечала Вера Петровна. – Петеньке я и так нравлюсь.

Все заботы свои и помыслы она отдавала воспитанию внука. Неизбежные детские болезни, проблемы физического и умственного развития мальчика занимали ее время без остатка.

Потому и Светлана, как только Петенька вышел из грудного возраста, могла начать работу и почти весь день была занята в театре.

С мужем у Веры Петровны отношения так и не наладились. Оба соблюдали внешние приличия и видимость нормальной семейной жизни. Иван Кузьмич раза два в неделю появлялся в городской квартире, играл с внуком, обедал, иногда ночевал. Делился с женой служебными новостями, давал средства на жизнь, проверял, все ли необходимое у них есть. Иногда предпринимал попытки к сближению – безрезультатно.

Вера Петровна была не из тех, кто наступает на горло собственной песне, – физически не способна кривить душой. Чувство ее к нему умерло, и ничего с этим не поделаешь. Упрекать себя за невыполнение супружеского долга ей не приходилось: знала, что Григорьев женской лаской не обделен – получает, когда вздумается. Стало ей известно, что на даче, где живет постоянно, завел он наложницу из персонала; собиралась положить этому конец, лишь когда придет время везти туда Петеньку. «Пусть себе устраивается пока на стороне, ему несложно, – решила она. – А без дачи летом мы обойтись не можем».

Вот почему удивилась немного, услышав голос Ивана Кузьмича.

– Не ожидала такого раннего звонка, – не скрыла она недовольства. – Приезжай, конечно, если хочешь. А что, неприятности у тебя на работе? – Уловила-таки расстроенные нотки в его голосе. – Ладно, за обедом разберемся. Я сейчас с Петенькой занимаюсь.

Григорьев застал жену на кухне – обед готовит.

– Проходи, Ваня, садись, отдыхай. – Вера Петровна сразу заметила его непривычно озабоченный, сумрачный вид. – Поскучай тут со мной, пока у плиты вожусь. Петенька только уснул – спешу пока все приготовить. Сейчас за ним глаз да глаз нужен. – Взгляд ее не отрывался от плиты. – Не углядишь – и внук у нас рябой станет.

Чувствуя, что Иван Кузьмич сидит сам не свой и тупо глядит в одну точку, словно не слыша, о чем идет речь, она повернулась к нему.

– Ну вот что. Выкладывай все свои неприятности, пока Света не прибежала. Тогда уж некогда будет поговорить.

Григорьев тряхнул головой, будто отгоняя навязчивые тяжелые мысли, и заговорил каким-то чужим, надтреснутым голосом:

– Плохи мои дела, Вера. Не представляешь даже, как мне худо! – И умолк: как ей объяснить?

– Да ты что? Не заболел ли? – испугалась она, недоверчиво глядя на него: невероятно – Иван Кузьмич всегда отличался железным здоровьем.

– Думаешь, меня рак или инфаркт прихватил? – криво усмехнулся Григорьев. – Ошибаешься! С болезнями иногда можно справиться, хоть несколько лет пожить. А тут… близкий конец просматривается.

Вера Петровна поняла наконец, что дело нешуточное. Уменьшила огонь на плите, сняла фартук и уселась за стол напротив мужа.

– Хватит говорить загадками! Объясни, что произошло! Сняли? Понизили? В этом, что ли, трагедия?

Иван Кузьмич посмотрел на нее как-то неузнаваемо – растерянно и жалко. Он потерял вдруг всю свою самоуверенность; сказал просто:

– Меня, наверно, убьют, Вера. И очень скоро.

Это прозвучало так дико, что она усомнилась, в своем ли он уме, но вопрос застрял у нее в горле. Григорьев вдруг вытаращил глаза и, задыхаясь, схватился за грудь.

– Скорее… дай мне что-нибудь!.. Сердце… Валидол, что ли… – прохрипел он, сползая на пол.

Впервые у Ивана Кузьмича произошел сердечный приступ. В тот раз она так и не узнала, о чем он собирался рассказать.

В клинической больнице Григорьев пробыл больше месяца. Обнаружили у него микроинфаркт, самочувствие быстро пришло в норму, но ему предписали лечение в стационаре.

Все это время Вера Петровна и Светлана по очереди регулярно его навещали. Условия в Кремлевке идеальные, но, невзирая на это, они всегда что-нибудь ему приносили – фрукты, напитки, коробку конфет.

Здоровье его улучшалось, но не настроение. Занимаясь делами, можно еще отвлечься от мрачных мыслей, но здесь, в больнице, когда целыми днями предоставлен самому себе, они просто одолевают. Предчувствуя приближение беды, Иван Кузьмич сделался нервным, капризным и раздражительным.