Расплата

Максим Щербаков Расплата

Принимаясь за эту работу, я не рассчитывал писать историю войны. Такой труд мог бы стать возможным лишь тогда, когда документы с грифом «особой важности», «совершенно секретно», «секретно» станут общественным достоянием, если такое когда-нибудь случится. Сейчас же мы вынуждены довольствоваться официальными сведениями, в которых многое опущено, переиначено (а называя вещи своими именами — переврано) и источниками частными, среди которых для меня наиболее достоверным является мой дневник, который я вел беспрерывно в течение своего пребывания на Угледарском участке фронта с августа по сентябрь 2022 года. Все, о чем написано в этой книге, основано на моих дневниковых записях: события и даты фиксировались в самый момент их совершения или сразу после, если записывать на бегу было невозможно или опасно; настроения и мысли запечатлены по возможности тотчас после соответствующего события, зачастую до их переосмысления «на спокойную голову», даже фразы и диалоги, которые казались мне важными, я старался записать тотчас же, чтобы не потерять документальной точности изложения. Мне хотелось добиться беспристрастности изложения, ограничиваясь фиксацией событий, настроений, разговоров, но при этом не давать никаких оценок. Однако, обстоятельства, которым я был непосредственным свидетелем, а также рассказы очевидцев о событиях, которые были ими пережиты, стали для меня потрясением. В итоге мое осмысление происходившего на фронте с начала августа по начало сентября, когда наше медленное наступление сменилось стремительным откатом на нескольких фронтах, стало частью книги. Разумеется, это — соображения человека гражданского. Надеюсь, специалисты в военном деле в будущем дадут непредвзятую оценку этим событиям и поделятся ею с нами.

Я изменил имена солдат и офицеров, которые стали мне друзьями и которые, не исключаю, могут ощутить на себе карающую руку всесильного безответственного начальства. Будучи законопослушным трусом, я скрыл имена генералов, которых видел или о которых задыхающимся от злобы шепотом мне рассказывали солдаты и офицеры. В виде исключения я не менял имена генералов, чьи злодеяния превысили меру терпения апостольского, но так и не стали предметом расследования военной прокуратуры. По понятным причинам, в книге также скрыты названия населенных пунктов и номера наших воинских подразделений.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Небольшая в кроваво-красном переплете записная книжка с тесненными «Stubborn Youth Memories». Углы потерты и заломлены. Испачканные лоснящиеся края. Много повидал этот блокнот. Много хранит такого, о чем непросто вспоминать.

Не без сомнений и страхов принял решение ехать на Донбасс. Мучался этой мыслью с марта. К августу сидеть в Москве стало невмоготу. Всеми мыслями я был на западе, в жарких полях Украины. Хотелось драться, быть полезным, увидеть это своими глазами. Ведь стыдно! Поймите, стыдно будет смотреть в глаза тем, которым повезло быть там, вернуться и с немым укором рассказывать об удивительной подсолнечной Украине, где решалась судьба России. В припадке скотского патриотизма отнес заявление в райвоенкомат. Не взяли. Созвонился с Грозным. Снова отвод. К лету в моем списке оставались еще ополченцы и ЧВК. Эти берут за боже мой. Но судьба распорядилась иначе. Жена взяла с меня слово, что на передовую я не поеду. Так отпали ополченцы и ЧВК. Федеральные волонтеры к тому времени вторую неделю держали мхатовскую паузу. Мной овладело тупое отчаяние, но тут, как говорится, вмешался случай — мой друг переслал мне сообщение от полковника З. из ВС РФ — «Ну перешли ему [мне] мой [полковников] феникс» и номер телефона полковника.

Несколько дней ушло на то, чтобы оформить завещание, привести в порядок процессуальные дела, взять отпуск за свой счет, докупить медикаменты, обмундирование и заказать билет до Ростова на Дону, чтобы, как я путанно объяснял себе, жене, а позже полковнику З. «исполнить гражданский долг и собрать материал для книги». Так я отправился на войну.

7 АВГУСТА

Поезд мечет назад пространство. Четверть шестого проехали Рязань. Вспомнился прощальный обед с семьей накануне. Жена и двое старших детей уже погрузились в машину. Младший вел меня за руку, шел как-то бочком, все тверже и тверже сжимал мою руку.

— Ты чего, сынок? — спросил я, заглядывая в затуманенные слезами детские глаза.

— Не уезжай, не уезжай, пожалуйста.

Я торопливо усадил его в машину и, знаком показав жене, мол трогай, отвернулся, чтобы не видеть их лиц. Жена отвезла детей домой и вернулась, чтобы подбросить меня до вокзала. Ехали молча. На вокзале жена немного всплакнула, но тихо-тихо. Женщина она у меня сильная. Недаром моя жена. На губах ее трепетно, солнечным зайчиком дрожала улыбка. Такой я ее и запомнил.

Вагон забит отдыхающими. Почти все кроме меня держат путь на море. Море! Я с трудом втащил в купе свой безразмерный рюкзак, уложил под кроватью судового механика, командированного в ростовский порт.

— Туда? — многозначительно спросил меня судовой механик.

— Туда.