Расплата кровью

– Он был один, сэр.

– Но вы говорили с ней, Хейверс? Вы действительно разговаривали с Хелен после того, как Дэвис-Джонс ушел от нее?

Барбара кивнула, чувствуя нарастающее беспокойство за него, без которого она вполне могла бы обойтись. Линли выглядел совершенно измученным.

– Она позвонила мне, сэр. Сразу, как он ушел.

– И что сказала?

Барбара терпеливо повторила то, что уже один раз ему пересказывала:

– Только, что он ушел. Я хотела подержать ее на проводе в течение тридцати минут, как вы просили. Но она не поддержала разговора, инспектор. Только сказала, что она не одна и перезвонит мне позже. И все. Думаю, она не хотела моей помощи, правда. – Барбара увидела отразившуюся на лице Линли тревогу. И продолжила: – Я думаю, она хотела справиться с этим одна, сэр. Возможно… ну, возможно, она до сих пор не считает его убийцей.

Линли откашлялся.

– Нет. Она понимает.

Он притянул к себе через стол записи Барбары. В них были две подборки информации: результаты допроса Стинхерста и окончательные сведения от инспектора Макаскина из Стрэтклайда. Он надел очки и погрузился в чтение. За стенами его кабинета ночь утихомирила обычную разноголосицу шумов. Только редкие звонки телефона, раздавшийся вдруг чей-то голос, веселый взрыв смеха говорили им, что они не одни в департаменте. Городские шумы за окном приглушил снег.

Барбара сидела напротив него, держа в одной руке дневник Ханны Дэрроу, а в другой программку спектакля «Три сестры». Она прочла и то и другое, но ждала, что он скажет по поводу материалов, которые она подготовила для него, пока он был в Восточной Англии и пробирался сквозь снежные заносы в Лондон.

Она видела, что он все больше хмурится, а вид у него такой, словно последние несколько дней нанесли ему глубочайшие раны. Она отвела глаза и принялась разглядывать его кабинет, стараясь определить, что тут выдает двойственность его характера. Книги. Исключительно касающиеся юриспруденции, судебные тексты, комментарии к судебным установлениям и несколько исследований эффективности работы столичной полиции. То есть книжные полки являли взору довольно стандартный набор для человека, сосредоточенного только на своей работе. Но стены кабинета были более красноречивы, выдавали, что Линли не только олицетворение профессионализма, но натура куда более сложная. На них мало что висело: две литографии с ландшафтами Юго-Запада Америки, которые свидетельствовали о неизменной любви к гармонии и покою, и единственная фотография, обнажавшая то, что хранилось в самом сердце этого человека.

Это была фотография Сент-Джеймса, старый снимок, сделанный до аварии, обернувшейся увечьем. Барбара заметила, в сущности, безобидные подробности: Сент-Джеймс стоит, скрестив руки и опираясь на крикетную биту; он в белых фланелевых брюках, и на левом колене зияет большая неровная дыра; все бедро отсвечивает зеленью – явный след валяния на траве; он смеется – от души и с неподдельной радостью. Лето прошло, подумала Барбара. Лето умерло навсегда. Она очень хорошо знала, почему здесь висит эта фотография. Она отвела от нее глаза.

Линли подпер щеку, потирая время от времени пальцами лоб. Прошло несколько минут, прежде чем он поднял глаза, снял очки и встретился с ней взглядом.

– Здесь у нас ничего нет для ареста, – сказал он, указывая на информацию от Макаскина.

Барбара колебалась. Страсть, прозвучавшая в долгожданном его телефонном звонке, почти убедила ее в том, что она напрасно ополчилась на лорда Стинхерста, настолько, что даже сейчас она не решилась отметить очевидное. Но ей и не пришлось это делать, потому что он продолжил сам:

– Видит бог, мы не можем взять Дэвис-Джонса на основании его фамилии в афише пятнадцатилетней давности. Мы можем с таким же успехом арестовать и всех остальных, если исходить из тех улик, которыми мы располагаем.

– Но лорд Стинхерст сжег сценарии в Уэстербрэ, – заметила Барбара. – Это по-прежнему остается.

– Если вы хотите доказать, что он убил Джой, чтобы заставить ее молчать о своем брате, то – да. Это по-прежнему остается, – согласился Линли. – Но я смотрю на это по-другому, Хейверс. Худшее, что ожидало Стинхерста, – это унижение семьи, если вся история о Джеффри Ринтуле станет известна благодаря пьесе Джой. Но убийце Ханны Дэрроу грозило разоблачение, суд и тюрьма, если бы Джой написала свою книгу. Так что какой мотив вам кажется наиболее весомым?

– Возможно… – Барбара понимала, что должна предложить это с осторожностью, – тут двойной мотив. И один убийца.

– Снова Стинхерст?

– Но это же он поставил «Трех сестер» в Норвиче, инспектор. Он мог быть тем мужчиной, с которым познакомилась Ханна Дэрроу. И мог получить ключ от комнаты Джой у Франчески.

– Вы забыли кое-какие факты. Все, касающееся Джеффри Ринтула, было изъято из кабинета Джой. Но все, связанное с Ханной Дэрроу – все, что привело нас прямо к ее смерти в семьдесят третьем году, – осталось на виду.