Расплата по чужим счетам

Оседлова подняла руку и, выставив сухой, как сучок высохшего дерева, палец, стала тыкать им во всех присутствующих мужчин.

– Вы все! Все передо мной виноваты! И настанет день, когда я доберусь до каждого из вас.

Ее глаза дико сверкали, и от ее голоса у некоторых побежали по коже мурашки.

– Она сумасшедшая, – вырвалось у кого-то.

– Нет, – засмеялась она, – я здоровее всех вас вместе взятых.

Оказавшись в одиночной камере, она зарыдала в голос, но вскоре плач сменился истерическим смехом, и все, кто его слышал, предпочли бы никогда не встречаться с ней.

Много позже, когда Мирослава рассказала о деле Оседловой тетке, Виктория искренне возмутилась:

– Вот зверюга! Ведь мужчины – это самый прекрасный подарок, который природа сделала для женщин. Я вам сейчас стих прочту! – загорелась она. – Называется «Ода мужской красоте».

Среди житейской суеты,
С лихвой наслушавшись туфты,
Вдруг обалдеешь от блаженства,
Увидев образ совершенства
Одухотворенной красоты —
Мужские милые черты…
И все забудешь на мгновенье,
И жаждая прикосновенья,
Любуясь прелестью лица…
Не сознавая до конца,
Проснувшегося нетерпенья,
Приняв его за вдохновенье,
Спокойствия отбросив щит,
Который уж не защитит…
Когда рельефная фигура
(О, где расстеленная шкура?!)
Взор восторгает и пьянит…
И солнца луч в крови горит…
И, может быть, стрела амура
Уже в полете и звенит…
Что ж, красота мужской натуры
Любую Музу вдохновит…

Уже лето спешило на встречу с осенью, а следствие все еще продолжалось, и Наполеонов сказал однажды Мирославе:

– Знаешь, глядя на родственников жертв Оседловой, я самым краешком души начинаю понимать тех, кто приговаривал ведьм к сожжению на кострах.

– Не говори глупостей, – возразила Мирослава.

– Ты думаешь?

– Уверена.

– Тогда только остается надеяться, что обвинение добьется для нее пожизненного заключения. Такое чудовище выпускать на свободу нельзя никогда.

– Нельзя, – вздохнула Мирослава и осторожно погладила руку осунувшегося за время ведения этого дела следователя.

– Ужин на столе! – возвестил появившийся в дверях Морис, и по его глазам было заметно, что ему тоже очень хочется погладить Наполеонова.