Расплата за наивность

Давид прекрасно осознавал, что долго отсиживаться здесь он не может. Пришла пора напомнить о себе… страхом, кровью и оружием. А это значило, что будет война. Война — где нет места женщине!

От мрачных размышлений его отвлек осторожный шорох за окном. Мягко ступая, Давид неслышно подошел к двери, пистолет, перед этим извлеченный из-под подушки, едва заметно подрагивал в его руках.

— Давид! Это я… — негромко известил знакомый голос с улицы.

Облегченно выругавшись, Давид поспешил к другу. Тот сидел на крыльце, устало опустив голову на колени.

— Ну что?! Узнал?! — усаживаясь рядом с ним, спросил Давид.

— Узнал… — ответил Косой, избегая смотреть в его сторону.

— Ребят собрал?

— Да… — Немного помявшись, он все-таки решился и обронил: — Давид… я…

— Не надо, брат!.. Я знаю… — оборвал он его на полуслове.

— Откуда? — изумился Косой.

— Я понял это, как только увидел тебя… — поднявшись, Давид нервно заходил по террасе. — Зачем ему это?! Скажи, брат, зачем?!

— Не знаю… Я вообще уже ничего не понимаю. У меня была встреча с одним мужиком, он и сообщил мне все это. Кстати, он сказал, что ты его дочь когда-то спас.

— А… понял — это Рустам. От него вреда не будет.

— Не знаю… — криво усмехнулся Косой. — После разговора с ним в машине меня ждали. А потом еще какой-то шкет таскался за мной. Хотел его почикать, да пожалел — больно молодой. Если в машине не от него, то пас меня его человек — это точно! Зачем только — не пойму. Паутина какая-то!

— У Рустама может быть свой интерес, — равнодушно пожал плечами Давид. — Но меня он не продаст — уверен… Когда начинаем?

— Через два дня, — задумчиво потирая затылок, Косой кивком указал на дверь. — А с ней что делать будешь? Одну ее оставлять тут нельзя…

— А я и не собираюсь!

— Ты чего надумал-то? Ей нельзя…

— Я знаю, — мрачно перебил Давид. — У меня есть два дня, не забывай. Давай отдыхай, деньки предстоят жаркие.

— Я бы пожрал… Есть что-нибудь?

— Есть. Сейчас принесу. Ты греметь будешь — разбудишь.

Спустя полчаса, аккуратно подбирая куском пирога остатки еды с тарелки, Косой заключил:

— Ты знаешь, я ей все готов простить за то, как она готовит.

— А за что ее прощать-то?

— Своенравная очень, так и пришлепнул бы…

— Понимал бы… — шутливо ткнув друга в бок, заухмылялся Давид, потом, сразу посерьезнев, добавил: — А ведь я тебя к ней приставить хочу.

— Ты что?! Я же всегда с тобой рядом! А кто же тебя прикрывать будет?!

— Ты и будешь! Она сейчас — мое самое уязвимое место, пойми! Кроме тебя, мне ее доверить некому!..

И, не глядя на Косого, круто развернулся и ушел в дом…

Еще не открыв глаза, Аллочка поняла, что в постели она одна. Она с облегчением вздохнула и зарылась в подушку. «Да, мать! Вела ты себя как похотливая кошка», — заключила она. Вспоминать подробности минувшей ночи ей не хотелось, но, как назло, сцены одна живописнее другой калейдоскопом мелькали в мозгу.

Странно, но мысль об измене Владу даже не приходила ей в голову. То ли она смирилась с тем, что навсегда ушла из его жизни, то ли это было что-то еще… Аллочка не могла этого объяснить даже самой себе.

Тихое покашливание отвлекло ее от тревожных мыслей. Приподняв с подушки всклокоченную голову, она исподлобья уставилась на возмутителя спокойствия.

Давид — а это был, конечно же, он, — нацепив на лицо маску холодной сдержанности, поинтересовался:

— Как самочувствие, сударыня?

Алка ожидала чего угодно, но только не такого приветствия. Подавив разочарованный вздох, она буркнула:

— Нормально… Отвернись, я буду вставать.

— По-моему, в тебе нет ничего, чего бы я не видел, — насмешливо протянул он, но все же отвернулся.

Пошарив глазами по сторонам, Алка обнаружила свою одежду, заботливо сложенную стопкой на стуле. Торопливо одеваясь, она бросала сердитые взгляды в напряженную спину Давида.

— Можете поворачиваться, сударь, — с ударением на последнем слове язвительно заявила она.

Давид повернулся и несколько минут пристально ее разглядывал. Алке на мгновение показалось, что в глубине его глаз мелькнуло что-то похожее на нежность. Неожиданно она сделала открытие — ей это приятно.

— Что-то случилось? — спросила она и, видя, как недоуменно поползла вверх его бровь, взорвалась: — Что, черт возьми, не так? Что за психологические атаки ты мне тут устраиваешь?

Ничего ей не отвечая, Давид медленно подошел и, слегка касаясь длинными пальцами, обвел контур ее лица.

— Я хочу запомнить тебя такой, как сейчас… — хрипло прошептал он.

— Запомнить? — недоуменно заморгала Аллочка. — Ты прощаешься со мной?

— Как знать… Как знать…

— И что со мной будет? Как ты на этот раз распорядишься мной?

— Тс-сс, — приложил он палец к ее губам. — Не кипятись, детка. Я сделаю то, что должен был давно сделать… Я отпущу тебя домой.

— Домой?! — недоумению ее не было предела. — Я… я…

— Ведь ты с самого начала хотела туда вернуться. Ведь так? — Давид пытливо уставился Алке в глаза.

— Да, да, конечно, я хотела вернуться, только… — она обхватила себя руками и отошла к окну.

— Что — только? Ты передумала?

— Я не знаю… — она подняла на него глаза, полные слез, и прошептала: — Я боюсь…