Расплатиться свинцом

Если простым смертным такая гипотеза не может прийти в голову, то нам, профессиональным «хамелеонам», частенько приходится использовать достижения мировой косметологии в целях, прямо противоположных тем, которые ставили перед собой ее создатели. Мы умеем изменить внешность так, что родная мать не узнает свое детище, а любимый человек, бросив на тебя рассеянный взгляд, пройдет мимо, молча удивившись: как такую образину земля носит?

Я вышла на ступеньки перед главным входом. Журналист немного запаздывал, и я стала прохаживаться возле лотка с видеокассетами, заключив сама с собой пари: если окажется, что мне незнакомы хотя бы десять фильмов из кассет, расположенных на двух стендах, то я поступаю на заочные курсы кинокритиков.

Пари я выиграла, а Виктора Лапотникова все еще не было. Рядом с киношным лотком расположился лоток с аудиокассетами. Из динамика, установленного прямо на полу, на всю округу хрипел Егор Летов: «Детский мир! Это детский мир-р! А-а-а!»

Песня как нельзя лучше подходила к профилю торгового помещения, и на месте «Гражданской обороны» я брала бы деньги за рекламу.

— Ты уже тут? — возник рядом худощавый юноша с недовольным видом.

— Женя, — протянула я руку, которую тот пожал так, словно ему протягивали плохо обструганную деревянную палку, изобилующую занозами.

— Витек. Знаешь что, давай-ка двигаться побыстрее, я и так потерял кучу времени на нашу с тобой стрелку, — пробурчал Лапотников.

Я пожала плечами, и мы спустились с крыльца магазина. На самом деле от «Детского мира» до пресс-центра органов внутренних дел идти было от силы минуты три-четыре, и я не украла у журналиста ни одной секундочки. Но если ему хочется так думать — почему бы и нет? Мужчина всегда должен быть уверен в собственной правоте. Именно это чувство и делает его настоящим мужчиной.

— Я выписал тебе пропуск на свою газету, — поведал мне Лапотников по пути. — Главный приказал. А вообще-то у нас это не принято.

— Я не подведу, — пообещала я. — Можешь за меня не волноваться.

— А мне-то что? — пожал плечами Витек. — Я человек подневольный. Только я никак в толк не возьму, зачем главному тебе такую услугу оказывать? Если ты из органов, то они и так тебя пустят. Если из конкурентов, то зачем главный сам себе яму копает?

— Сложно объяснить, — уклончиво ответила я. — Как-нибудь при случае.

Но Витек уже не слушал меня. Сунув на входе строгому человеку в штатском наши пропуска, он терпеливо ждал, пока тот сверится с фотографией — Витька на постоянном пропуске и моей в паспорте.

Я заметила, что Лапотников достаточно раздражен, мнет рукав чуть великоватой ему рубашки и переминается с ноги на ногу. Наверное, ему очень хочется скорчить рожу в тот момент, когда милиционер снова подымет взгляд на его физиономию.

Очевидно, он принадлежал к той породе газетчиков, которые всегда на нервах, всегда всем недовольны и являются большими специалистами по заказным язвительным фельетонам или смешиванию с грязью тех или иных деятелей, на которых сверху был спущен компромат и требовалась соответствующая статья в соответствующем издании. Суровые, так сказать, будни труженика пера.

— Можете проходить, — наконец позволил милиционер, возвращая нам пропуска. — И в следующий раз попрошу не опаздывать.

Я машинально бросила взгляд на электронные часы в коридоре — до начала ответственного мероприятия оставалось еще пять минут.

Поймав мой взгляд, Лапотников скривил рот, как бы давая понять, что по поводу таких мелочей не стоит препираться: милиционеры, мол, они люди особые и не следует тратить время на доказательство своей правоты — все равно ничего не получится.

В тесном зальчике уже скучало человек десять. Витек сразу стал обсуждать с коллегами очередную сплетню, касающуюся гастролей местной певицы Ксюхи, улетевшей на московские хлеба несколько лет назад, а я терпеливо ждала появления господина Морковина.

Вячеслав Тихонович опоздал ровно на семь минут. Даже не подумав извиниться, он сразу начал пресс-конференцию. Журналисты застрочили перьями. Некоторые выставили вперед диктофоны, не без гордости поглядывая на своих менее обеспеченных собратьев. Впрочем, диктофоны тоже разнились по стоимости, и я перехватила несколько оценивающих взглядов, брошенных владельцами аппаратуры на квадратные коробочки в руках друг у друга.

За время получасовой пресс-конференции я смогла по достоинству оценить новый уровень общения органов внутренних дел с местной прессой.

Из тридцати минут двадцать говорил сам Морковин. Строгий, сухой, подтянутый герой областной перестроечной мифологии, борец с коррупцией и привилегиями не торопясь знакомил журналистов с «некоторыми цифрами». Ни одного живого слова, ни одной доверительной интонации: занудное перечисление совершенных и раскрытых правонарушений. Даже конкретные примеры, приводимые Морковиным, были на редкость невзрачны и походили на те невнятные сообщения из уголовной хроники, которые печатали местные газеты. Очевидно, именно в таком виде они и получали их в пресс-службе Управления внутренних дел.