Расплавленный рубеж

Перед глазами промелькнули последние дни. Внутри у Вилли дрогнуло, булькнуло, заклокотало. Он стал тихо всхлипывать. Потом судорожно расстегнул кобуру, взвел курок, приставил трясущийся ствол к голове, зажмурил глаза, весь сжался. Ствол плясал на виске, противно скреб кожу. Вилли убрал оружие, перевел под левый сосок, рука все еще неспокойно играла. Он колебался с минуту, потом упер ствол себе в растопыренную ладонь и нажал на спусковой крючок.

…Через несколько дней Малыш Вилли выслушал приговор военно-полевого суда: «Ефрейтор Вольф признается виновным в умышленном членовредительстве, дезертирстве и самовольном оставлении поля боя, подлежит разжалованию и после излечения в полевом госпитале – отправке в штрафную роту».

18

Кругом бардак… Многие уже стали не девушки, я их не обвиняю, но ведут себя с достоинством, как Тоня П.

Она женщина с гражданки и вряд ли позволила что на фронте.

Но большинство все же еще девушки.

Из дневника снайпера Розы Шаниной

Пока пригородное село переходило из рук в руки, не стихала пальба и в самом Городе. Правый берег затянуло перегоревшим пороховым выдохом. Весь день среди разрушенных кварталов давила то одна, то другая сторона, возникали «слоеные пироги» – в окруженных домах оставались зажатыми упорные чекисты. В это же время отдельные группы немцев просачивались к Отрожским мостам.

Четвертые сутки танкисты не сдавали западную окраину – район мясокомбината. В угольных ямах стали скапливаться немецкие гранатометчики, по одному выбивать укрытые за мощными стенами танки. Под вечер обе танковые бригады решили идти на прорыв. По отдельности и группами выбирались из тесных кварталов танки с пустыми отсеками боекомплектов, на последних литрах горючего. К каждому танку был прицеплен омертвевший грузовик с высохшим баком и кузовом, до краев набитым ранеными. Одной машине даже примотали крыло от сбитого бомбардировщика, и на плоскости крыла ехали несколько искалеченных, но еще живых бойцов.

На танкистов охотились незваные гости, успевшие за короткий срок стать хозяевами в Городе. Угол 20-летия Октября и Девицкого выезда загромоздило десятком подбитых советских машин. Они теряли гусеницы, слепо наползали друг на друга, сталкивались и останавливались. Из умело устроенной засады их расстреливал одинокий немецкий охотник. В вечерних сумерках следующего дня остаткам двух бригад удалось выйти к своим: техника была выбита на семьдесят процентов, из личного состава осталась только треть, и то из нее половина – раненые.

Те же четверо суток не стихали бои на речном берегу у деревни Шилово. Насмерть стояли здесь, и лишь под вечер четвертого дня с шиловских холмов скатились в реку несколько раненых бойцов, остальные полегли.

На исходе дня правым берегом овладел враг. В очередной раз немцы отбили Подгорное, вышли к «северным воротам» Города – Задонскому шоссе, подавили последние очаги сопротивления в центре, проскочили северную окраину, без боя заняли сельскохозяйственный институт, вышли к железнодорожным мостам. Район СХИ был высшей точкой в окрестности и доминировал над левобережным и правобережным Городом. На плечах отступающих враг попытался выскочить к мостам, но здесь угнездилась зенитная батарея, спугнувшая немцев. За короткие дни противостояния по обеим сторонам Отрожских мостов успели вытянуться траншейные траверсы, распустила четырехгранную проволоку колючая завеса, выросла пара дзотов. С ходу, как мост на ВОГРЭС, эти позиции было уже не взять. Перестрелка стихла только с наступлением темноты.

Этим вечером голос диктора по берлинскому радио заявил о полном захвате Города. На самом деле бои за Город только начинались.

Следующий день выдался спокойным против четырех предыдущих дней. В Городе постреливали – добивали в развалинах чекистов, выходили из тлеющей городской преисподней раненые танкисты и пехотинцы, немецкой авиации никто не выписал в этот день выходной. Но все же это было затишье, оба берега знали – недолгое. Враг, стянув в Город танки и штурмовые орудия, ровнял с землей остатки домов вместе с засевшими в них «фанатиками из НКВД».

Андрею и его сводному отряду, можно сказать, повезло. Их выдавили с Капканки в день атаки. Они не пробились в сердцевину Города, не застряли в нем, а на дырявых лодках и вплавь снова вернулись на остров. Все следующее утро они встречали окруженцев, плывших с правого берега, раненых отправляли в тыл, целых принимали в свой отряд. Андрей видел одного обгоревшего, едва стоявшего на ногах. Пузыри на теле его лопнули, оголив живое мясо. От формы осталась лишь «жилетка» и «шорты». Его спрашивали о положении в Городе. Он отрывисто отвечал:

– Всех фашист изничтожил… Мы в подвале засели, отступать уже поздно было… Коктейлем нас пожег… Нашим, молотовским… Я очи сплющил, на стену полез, она и обвались…