Расплавленный рубеж

Весь месяц клокотал Шиловский плацдарм. Чижовка, за редкими днями, все это время дремала. Таких боев, как на северной окраине, здесь не было, но каждые три-четыре дня в Чижовку уходила разведгруппа, наводила шорох, иногда приносила языка. На исходе июля случился рывок и крупный бой. Ночью на дамбе тихо скопился полк плюс сводный батальон. Перед рассветом они атаковали, отбили участок Лоска и соседней улицы. На этом крохотном плацдарме умещалось шестнадцать домов, которые немцы утюжили днем и ночью с высоты окрестных холмов, ровняли с землей, хотели заставить убраться обратно за реку.

На левом берегу в корпусах потухшей ВОГРЭС были оборудованы посты. Самая знаковая работа велась в реке. Ночами пойму наводняла человеческая масса, она шевелилась, собирала раскиданные взрывом бетонные куски моста, стаскивала их к берегу, опускала в воду. На дне вырастала узкая полоска гати, шириною не больше пролета танковых гусениц, скрытая от немецкого самолета-разведчика метровым потоком воды. В ход шли не только остатки взорванного моста – разбирались окрестные дома, дорожный булыжник. Подводный бетонно-кирпичный язык медленно полз по дну реки к Чижовке. Гать миновала середину реки, дальше шло мелководье, да и берег был близко, с него могли заметить подготовку подводной переправы.

Этим вечером Роман видел саперов, уползавших к реке. Они несли с собой высокие вешки: танкистам нужны ориентиры, чтобы не соскочить с гати и не утонуть в реке.

Днем приходил Куцыгин, политрук от местных ополченцев. Про него было слышно, что он воевал еще в гражданскую, в июле был среди тех, кто отбивал корпуса СХИ. Он выступал перед батальоном с пламенной речью, где фразы и призывы были общими, газетными, хоть и сказанными от сердца. Лишь в конце он сбавил голос, сказал по-простому:

– Запомните, сыны: каждый из вас – умелый боец, большая сила. Штурмовая группа – колоссальная сила. Взвод – беспомощная толпа. Рота – бестолковое стадо. Батальон – скотина, пущенная на убой. Кто был из вас на правом берегу? В студгородке, парке Кагановича, стадионе. Там вы видели, что такое штурмовая группа. Не бойтесь оторваться от соседа, не бойтесь остаться в одиночестве. Воюйте без оглядки, помощь придет. Только не дайте им высунуть носа, прижмите к земле, чем сможете… хоть каменюкой.

Солдаты расходились на отдых. В полуподвале, оборудованном под солдатское жилище, у прыгавшего лампового пламени сидели допоздна, вели пустопорожнюю болтовню. Над газетой склонился Федя Собкалов, он внимательно читал, потом полез в карман за листиком и карандашом, стал переписывать столбцы стихов.

– Что пишешь, Федор? – спросил Роман.

Солдат смущенно улыбнулся. Сальников заглянул ему через плечо, прищурившись, прочел вслух:

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.

Лямзин, ковырнув ножом грязь под ногтем:

– Не-е, то не наша музыка. Ты, малый, эти песни брось. Вот что заучивать надо, чуть было не скурил, да прочитал вовремя. – И он достал из кисета обрывок газеты.

Сальников и тут поспел, развернул аккуратно оглоданную полоску тонкой бумаги:

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем, –
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.

Лямзин обвел всех довольным взглядом:

– Вот это стихи. Не то что твое соплежуйство.

– Один и тот же автор, – заключил Сальников, возвращая газетную вырезку хозяину.

Ночь прошла как обычно: в слепых перестрелках, в огнях осветительных ракет. Солдаты вставали с помятыми лицами, торопливо умывались, полоскали на ходу рот, набирали до краев фляжки – на том берегу водички не поднесут. Кормежка перед атакой не полагалась. Скрытно шли в пойму, выстраивались на берегу. Меж укреплений зарокотали танковые моторы.

– Пошла настройка оркестра! – забавлялся Лямзин или просто хорохорился, ведь и его била дрожь прохладного утра.

Игру подхватил Опорков:

– Сейчас вы прослушаете сюиту из оперы Ивана Жопина. Музыка Глинки, слова – его жинки, песня «Как влупил бычок по огороду».

– Больше похоже на «Не ходи под окнами, не колупай замазку», – дал дельный совет бывший зэк Мирон.