Поддержка публики являлась необходимым условием для успешной работы «инсталлятора», который, по замыслу, черпал тайные силы в магических наговорах, произносимых дружным хором толпы, и вкладывал их в создаваемую воздушную конструкцию. Сами зрители с каждым стихом все более возбуждались, скрепляли свои эмоции в едином порыве. От припева к припеву многоголосый хор становился все стройнее и стройнее; звучание мощнее и мощнее. Любая отдельно взятая глотка незаметно находила в чародейской музыке свою особенную струну и превращалась в незаменимую нотку великолепной праздничной палитры. Даже сам воздух вокруг центрального стадиона, казалось, радостно вибрировал в неуловимом гармоничном стиле. Напористое пение публики разносилось на десятки и десятки километров. Мелодичное эхо, говорят, достигало аж пригородных поселков, густо окружающих столицу, где его тоже подхватывали местные жители и разноси-ли еще дальше. Граф лично через громкоговорящую связь корректировал действия «инсталлятора» и координировал поддержку публики.
Поистине, такого единения людей, как во время праздника Лели на Октябрине, не встретишь нигде. Вернее, в обычных условиях можно, конечно, сплотить небольшой коллектив и добиться в нем согласия и взаимопонимания. Но сделать то же самое хотя бы на короткий срок в масштабах праздника Лели — задача архисложная.
Народ неудержимо заводился. Все шло как нельзя лучше. Стрельцов тоже обезумел (в хорошем смысле), полностью расслабился, чувствуя себя как в дружеской компании, наслаждался всеобщим пением и ликованием. Иногда он с удовольствием выкрикивал в такт ритмичному слогу необходимые припевы. Стихия человеческой речи металась по чаше стадиона туда-сюда Иван с энтузиазмом поддерживал выкрики своей трибуны. А с противоположной стороны сквозь окружающий рев откатывалось невнятное многотысячное: «А-ау-2 у-а-а!..» Гринчанин, покачиваясь с другими зрителями из стороны в сторону, радовался, как ребенок. Но тут в ходе праздника произошел непредвиденный сбой.
Зачастую натуры широкие, волевые, властные ведут себя так, будто находятся в данный момент в кругу равных себе, где все люди обладают одинаковыми душевными качествами. Они могут походя брякнуть что-нибудь обидное, уронив невзначай, без всякого злого умысла, двусмысленное колкое словцо, на которое сами бы в аналогичной ситуации, может быть, и внимания не обратили. Но ведь не всем же дарована достаточная свобода духа и ясность мысли, не податливая глупой обидчивости! Вот и сейчас граф непроизвольно допустил публичную бестактность, даже скорее неосторожность по отношению к рабу-«инсталлятору». А тот ее превратно истолковал.
Получилось так, что немолодой уже Благовест Седьмой дважды уронил с высоты какой-то шест, являющийся необходимым элементом воздушной конструкции. В первый раз ему подали с корзины дирижабля запасной. Но во второй необходимой детали в запасе не оказалось, и установщику пришлось спускаться за ней вниз. Потому что никто, кроме него и ассистентов, находящихся в салоне цеппелина, не имел права прикасаться к магическим элементам на протяжении церемонии. А время разворачивания ажурного ковра между тем неумолимо истекало. Ведь если «инсталлятор» не закончит свою работу к шести часам вечера, временной меридиан может захлопнуться и не пропустить Лель на стадион Октябрины. Наблюдая излишнюю суету подчиненного на поле, граф негромко обронил в микрофон:
— Экий ты, братец, неловкий.
По трибунам прокатился легкий смешок. Благовест Седьмой в это время как раз спустился на землю и поднял злополучный элемент. Уловив иронию публики, «инсталлятор» растерянно оглянулся на Западную трибуну и замер, напряженно всматриваясь в ложу графа Шихалева.
Известно, что у пожилых людей нередко с годами повышается необъяснимая подозрительность ко всему окружающему. Им совершенно необоснованно кажется, что их хотят обидеть, посмеяться над ними. К примеру, нейтральная в общем-то фраза может привести к внезапной озлобленности и даже к разрыву многолетней дружбы с близким человеком.
Граф привстал и резким взмахом руки молча указал, крепостному на дирижабль, поторапливая слугу, дескать, не задерживайся, дорогой. А пожилой раб истолковал порывистый жест вельможи так, будто тот грубо ставит его перед публикой на место, осаживает, мол, работай, чего встал?.. И неожиданно для всех Благовест Седьмой, отличающийся покладистым и терпеливым нравом, взорвался. Он остервенело разломал об колено шест, отбросил далеко в стороны обломки, зло сплюнул и решительно зашагал к служебному входу на Восточной трибуне. Через несколько шагов взбунтовавшийся раб остановился, повернулся лицом к своему господину и нервно махнул, рукой через плечо. Наверное, он хотел этим сказать: «Не нравится… иди попробуй сам, а я посмотрю…»