В настоящее время в российских войсках (и не только) используется радиостанция «Северок-К», потомок станции «Север-бис».
Особенности быта блокадника Расплетина
Первая блокадная зима началась раньше обычного. Снег выпал в ноябре, и тогда же наступили морозы, которые не ослабевали до конца марта. 24 января температура опустилась до 40 градусов. На следующий день в Ленинграде остановилась последняя электростанция. Погруженный в холодный мрак город остался и без телефонной связи. Постепенно к блокированному врагами городу, уже начавшему испытывать первые муки голода, стал подкрадываться еще один лютый враг — холод.
Еще в конце осени Расплетин, Фридберг и Эмдин разместились в одной из комнат института. Спали на диванах, обогревались с помощью буржуйки, в которой сжигали институтскую мебель. Подбадривали друг друга. Однажды, когда стало совсем невмоготу, Саша Эмдин предложил пойти к нему на квартиру: может, там что-нибудь завалялось.
Жил он на Старом Невском. Пошли. Переход по нагрузке на ослабевший организм был под стать восхождению на Эверест. Трамваи не ходили. Часто прямо на тротуаре встречались неубранные трупы. Голова кружилась. Желудок сжимали голодные спазмы.
Наконец добрались. Подниматься пришлось на шестой этаж. Это тоже было испытанием для измученных голодом людей. В квартире осмотрели все шкафы, все полки. Из пустых пакетов из-под макарон и круп насобирали отдельные крупицы. Из каждой пустой бутылки из-под растительного масла выжали по несколько капель. В духовке Расплетин обнаружил несколько буханок когда-то черного хлеба. Он был уже насквозь желто-рыжий от плесени. Разбили его топором на куски. Обухом выбили плесень. Замочили этот окаменелый хлеб. Сделали варево. Каждому досталось по тарелке. Потом все трое вспоминали, что ничего вкуснее в своей жизни не ели.
После «сытного» обеда начали повторный осмотр квартиры. Повеселевший Расплетин мурлыкал любимую свою присказку: «Капустки бы закусить». Намек все понимали, но… Саша Эмдин издал неопределенное восклицание. Товарищи повернулись к нему. Он как-то странно рассматривал свою пятерню, а потом поднес ее к носу и шумно вдохнул воздух. Оказалось, он обнаружил большую банку с какой-то сиренево-зеленоватой мазью. Пальцы были жирные, а вот запах отвратительный. Решили прихватить в лабораторию и этот трофей. Отдали химикам. Вскоре получили ответ: мазь приготовлена на верблюжьем жире. Извлечь его можно, нанося тонкий слой мази на сковородку. При нагреве добавки улетучатся, а жир останется. Аромат при этой процедуре был такой знатный, что в других условиях его не выдержали бы самые стойкие. Но тогда никто не обратил на это внимания. Верблюжий продукт спасал от голода.
В комнате лаборатории установили строгий порядок. Каждый день назначался дежурный, в обязанности которого входило: натопить воды из снега, заготовить на день дрова из институтской мебели, проследить, чтобы каждый умылся и побрился. После этого шли в магазин за хлебом. Полученные граммы хлеба резали на кусочки и сушили сухарики. Потом с ними долго пили кипяток. Был и другой вариант. Часть хлеба слегка подсушивали на шампуре, подобно шашлыку, потом растирали над тарелкой с кипятком. Так было рациональнее.
Жили дружно. Доверяли друг другу. Чтобы сберечь силы, ходили за хлебом по очереди. Однажды Саша принес хлеб, и товарищи ахнули: что за чудо, откуда такое могло взяться? Чудо явилось в виде белого, с румяной коркой хлеба. Но, как говорится, форма не соответствовала содержанию: на вкус хлеб оказался горьковато-травянистым. Вскоре выяснилось, что белизну и румяность придавала хлебу целлюлозная мука.
Рядом с институтом был лес, куда они тоже наведывались. Рвали хвою, потом толкли ее в фарфоровой ступе. Полученный настой пили, чтобы избежать авитаминоза, цинги. Ликерно-водочный завод, правда, выпускал настой из хвои, чтобы поддержать ленинградцев, но ни к Расплетину, ни к его друзьям такая продукция не попадала.