Распни Его

— Ваше Величество, положение в столице ужасное. Горит Литовский замок, горят полицейские участки, тюрьма, суд. Сожжен дом министра двора. Больная графиня Фредерикс и ее дочь ночью увезены неизвестно куда. Полиция бессильна. На войска нельзя надеяться. Некоторые полки перешли на сторону бунтовщиков. Возрастает анархия. Толпа наглеет и бесчинствует. Из тюрем выпущены уголовные преступники. Идут убийства офицеров. С минуты на минуту ожидается арест правительства.

— Что же делать? — спросила Царица упавшим голосом. Вероятно, этот вопрос вырвался невольно. Что мог посоветовать перепуганный, потерявший самообладание полицейский чиновник? От ошеломляющего удара как бы затянуло сознание туманом. Огромность событий плыла перед ней какой-то роковой бесформенной массой. Она почувствовала, что под ней открылась пустота, как пропасть. Так падает раненая птица. — Что же делать?..

Вопрос остался без ответа. Почти всю эту ночь Царица сидела в кресле недвижно. Несколько раз входила бесшумно обеспокоенная Анюта и заставала ее все в одной и той же позе.

— Государыня, может быть, вам нехорошо? Не пригласить ли врача? — спросила робко, любовно и с той женской мукой, на которую было так отзывчиво ее жалостливое сердце.

— Нет, Анюта, сегодня мне нужен другой врач. Ту болезнь, которая гложет и надрывает меня, может исцелить только Тот, во власти Которого вся наша жизнь. Да будет святая воля Его…

В первом часу Царица читала Евангелие. Она нашла то место от Луки, где повествовалось о страшной ночи в Гефсиманском саду, когда Иуда предал Христа. Она читала, перечитывала это короткое повествование и, как из источника живой воды, черпала силы для великого борения.

«…Пришед же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня, и, преклонив колени, молился, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его. И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю»…

К утру она задремала, сидя в кресле. Ей представился сад у подножия Елеона с оливковыми деревьями, звездная палестинская ночь, заснувшая мертвая тишина в горах и в долине и какой-то мерцающий свет среди деревьев. Она подошла ближе и увидела Христа, распростертого на камнях. Агнец Божий готовился быть преданным в руки грешников. И затрепетав, Царица проснулась.

На другой день больше никто не приезжал. Связь с Петроградом оборвалась. Доходили только те случайные слухи, которые распространялись в Царском Селе. Не было вестей и от Государя. Телеграммы возвращались назад с пометкой красным карандашом: «Местопребывание адресата неизвестно». Царица была вне себя. Отчаяние ее было безграничное. Она не находила себе места, когда оставалась одна.

Но мужество не покидало ее. Сила воли была огромная. Как только входила она к детям, лицо ее принимало спокойное, ласковое выражение. Она даже улыбалась, чтобы подбодрить больных, от которых скрывала о событиях в Петрограде. Спокойно беседовала она с людьми, ее окружавшими. Ничто не выдавало пока ее волнений. Лицо ее было по-прежнему величаво и прекрасно. Это была подлинно Царица. Это была женщина — мать и жена, перед величием духа которой, перед ее человеческим достоинством нельзя было не преклониться, независимо от того, была ли она невольной, ослепленной виновницей несчастий, поразивших Россию, или сама была жертвой ослепленной человеческой злобы.

Весь свой век под грозою сердитою
Простояла ты — грудью своей
Защищая любимых детей.
И гроза над тобой разразилась.
Ты, не дрогнув, удар приняла…

Н. А. Некрасов