Распни Его

«Ныне наступила одна из страшных революций; сдерживать народные страсти трудно; войска деморализованы; Председателю Государственной думы хотя и верят, но он опасается, что сдержать народные страсти будет невозможно… Династический вопрос поставлен ребром, и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находится фактически в руках петроградского временного правительства. Необходимо спасти действующую армию от развала; продолжить до конца борьбу с внешним врагом; спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценой дорогих уступок»…

Поставив подпись под телеграммой, Алексеев снова перечитал ее. Ему, очевидно, показалось, что точки над «и» поставлены нетвердо, и он добавил внизу:

«Повторяю, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальниками действующей армии нужно установить единство мыслей и целей и спасти армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом, и решение относительно внутренних дел должно избавить ее от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху. 2 Марта 1917 года, 10 час. 15 м. 1872. Алексеев».

Телеграмма предопределила ход дальнейших событий, судьбу Императора и судьбу России. Алексеев беспомощно признал победу революции и покорно сдался без всяких условий, питая в сердце надежду «ценой дорогих уступок» спасти от разложения армию. Он шел на поводу у Родзянки и под давлением «высокой политики», которую очень плохо понимал, духовно раздвоил в себе то, что было дотоле слитным, монолитным и исторически единым целым: Царя и Россию. Он думал, что, жертвуя одним, удастся спасти другое. Это была его жестокая ошибка. Трудно было надеяться, что, если вынуть краеугольный основной камень, на котором держалось здание, — оно не рухнет и не последует за сим новая, дикая, кровавая пугачевщина. Став на путь соглашательства, покорности и лояльности, Алексеев формально стал изменником в отношении своего Царя. И на этот путь измены он звал главнокомандующих фронтами, ища у них поддержки. Несомненно, будь на месте его другой генерал, более молодой, с более твердыми взглядами, более преданный Царю и менее обращающий внимания на демократические глаголы и вопли, он поступил бы иначе и уж во всяком случае померился бы силами с врагами Отечества. Увы, Россия была во власти рока.

* * *

…Он слышит, незримые струны звучат
И странные ясно слова говорят…
«Молчите, проклятые струны!»