Распни Его

4) Запрещение толпе двигаться по улицам, но разрешение идти по тротуарам сводит усилие войск на нет и фактически лишает войска и полицию возможности остановить беспорядки.

На основании вышеизложенного я, по долгу присяги, заявил решительным образом, что высшее начальство проявляет бездействие власти, благодаря чему мятеж ширится и беспорядки, вовремя не остановленные и не прекращенные, грозят великими бедствиями для нашего Отечества. Я заявил также, что я не могу участвовать в попустительстве и потому самостоятельно отдам приказ подчиненным мне командам стрелять по мятежникам.

Господа! Бунт, который мог быть подавлен в первый день, разгорается. Воля министров, воля генерала Хабалова парализована. Командующий войсками похож на человека, потерявшего сердце. Все поддались общему психозу. Революцию давно ждали; вот она пришла — и перед ней спасовали, все опустили руки, все как будто заранее решили, что борьба не только бесполезна, но и как бы не очень почтенна.

Начало этому положено давно. Вы помните, как с половины прошлого года в полках начали распространяться таинственным образом прокламации возмутительного свойства. Вы помните, что эти прокламации распространялись от имени какого-то комитета Государственной думы. Тщетно офицерство протестовало против вторжения политики в казарму и просило высшее начальство принять решительные меры к прекращению подобной агитации в войсках. Мы предлагали тогда и меры, какими следовало бы бороться со злом. Увы, наш голос остался гласом вопиющего в пустыне. Штаб округа сам играл в политику; он не внял нашему протесту; он игнорировал нашу тревогу и нашу скорбь за нашу Родину.

И вот змея, которая росла в революционном подполье, выползла наружу. Может быть только два положения, два решения: или мы убьем змею, или она нас смертельно ужалит и мы погибнем.

Капитан встал. Поднялись и все офицеры. Бывают в жизни минуты, когда под влиянием различных причин, в момент сильных переживаний — радости или горя, под впечатлением слышанных слов, музыки, пения, при виде необыкновенных картин земли, величественных явлений природы или при виде страшных событий, — человеком овладевает необъяснимое чувство, просыпаются какие-то скрытые силы; они влекут его безотчетно, смело, стремительно, легко. В такие минуты человек находится как бы вне себя: он Бог, он царь, он червь, он раб…

— Надо убить змею, — раздельно повторил капитан, как загипнотизированный. Руки его снова задрожали. В выражении лица была та бешеная, упрямая решимость, которую он испытывал не раз, когда хриплым, неестественным, почти звериным голосом кричал в последнюю минуту: «В атаку, в штыки, вперед!»

* * *

Огромный театр на Неве, в котором разыгрывался один из самых драматических эпизодов русской истории, по выражению Хабалова, «кипел как котел». Уже свистела и выла буря; уже стонали поля, мутные воды революции; уже носился буревестник, о котором так страстно пел революционер Максим Горький:

Между тучами и морем,
Гордо реет Буревестник,
Черной молнии подобный.
То волны крылом касаясь,
То стрелой взмывая к тучам,
Он кричит, — и тучи слышат
Радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури,
Сила гнева, пламя страсти
И уверенность в победе
Слышат тучи в этом крике…

На огромной сцене — пространство между Невой, Лиговкой, Николаевским вокзалом и Вознесенским проспектом — лицедействовало множество актеров. Они принадлежали к разным классам, были различной значимости, различного социального и культурного уровня. Были первые, и были самые последние. Одни играли по обязанности, прижатые к стене, вынужденные защищаться и защищать. Другие — из любви к искусству словоговорения и по сердечному влечению к идеям демократии. Третьи — прекраснодушные, по врожденной маниловщине. Четвертые буревестники — потому что душила их звериная злоба и ненависть. Пятые — пристроились в качестве мирных статистов из любопытства. Шестые — из любви к разнообразию: им надоело, приелось старое и захотелось нового, независимо от того, будет оно лучше или хуже. Седьмые и прочие участники в игре — по стадному чувству: куда другие, туда и мы. В стороне от всех обретались нейтральные.

А я стою один меж ними,
В ревущем пламени и дыме, —
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

М. Волошин