Распря

И вдруг неожиданное зрелище поразило сына. Всё лицо отца как бы вспыхнуло; рука его заходила ходуном. Внезапно он подался всем корпусом вперёд, мгновенье точно залюбовался сыном и затем с ненавистью швырнул ему под ноги ключ от конторки.

После этого, всё так же быстро, он повернулся к нему спиной, с головой завернулся в одеяло и лёг, уткнувшись лицом в подушки. Максим, не торопясь, поднял ключ и отпер конторку. Долго и медленно он рылся там, сосредоточенный и бледный, со взмокшим лицом, не поднимая глаз, без звука. Наконец, он запер конторку и положил на её покатую крышку ключ.

— Двадцать тысяч. Хотите проверить? — сказал он отцу, показывая пачку кредиток.

Отец не отвечал ни слова. Максим сунул пачку в карман и пошёл к окну, вон из комнаты. На полдороге он остановился и снова сказал:

— Простите, батюшка.

Отец лежал, отвернувшись к стене, с головой закутанный одеялом и молчал. Долго сын поджидал ответа, виновато переминаясь с ноги на ногу посреди тёмной комнаты. Но ответа так и не было. Печально он подошёл к стулу, поднял свою татарскую шляпу и, торопливо перекрестившись на образа, в последний раз взглянул на отца. Старик не оборачивался. Максим поспешно надел шляпу и исчез в окне.

Тёмная ночь окутала Максима, прильнула к его разгорячённому лицу и несколько освежила его. Унылым взором он окинул сад, дом и небо. В саду по-прежнему было тихо и темно. По небу, как монахи в процессии, шли непрерывными рядами серые тучи. Тёмный фасад дома неприветливо и сурово поглядел на Максима. Ни одно окошко не светилось; даже свет лампадки не показывался более из окна с разбитыми звеньями. Максим вздохнул, махнул шляпой и сказал:

— Простите.

Он прощался с домом, садом и тучами. Затем он двинулся в путь. Когда он увидел блестящие воды Стылой и широкие поймы за речкой, в его груди проснулась энергия. Он хотел было сбежать под кручу и столкнулся лицом к лицу с женою. Несмотря на татарский костюм, она сразу узнала его. В её безучастных глазах загорелось выражение любви и ласки. Она с криком бросилась к нему в ноги и обхватила руками его колени.

— Максимушка, сокол, Максимушка… — шептала она.

Максим растерянно улыбался, не зная, что ему делать.

Между тем она приподнялась с земли, теребила его за рукав и с дикой любовью заглядывала в его глаза. Она шептала страстные речи и звала его туда, домой, к покинутой жене и детям.

Максим повторял:

— Нельзя. Некогда.

Она ласкалась к нему, обнимала его шею и заглядывала ему в глаза с любовью.

Он всё повторял:

— Некогда. Нельзя.

Теперь у него не было ни одной минутки свободной. Он двинулся к речке. Жена последовала за ним, бледная и взволнованная, с выражением собачьей привязанности в больших скорбных глазах. На самом берегу она упросила его посидеть с ней хоть минутку. Он согласился, но только на минутку и никак не больше. Сосредоточенный и серьёзный, он присел на невысокой круче. Она поместилась пониже и, охватив его ноги у колен, прижалась к его голенищам лицом. Безысходная скорбь и тоска любви дрожала в каждой чёрточке её прекрасного лица, и она вся трепетала, как былинка под ветром. Она шептала дикие речи и просила его взять её отсюда, из мира жестокости и несправедливости. Почему он не унесёт её в свой великий город, где горит незакатное солнышко? Разве она не любит его? Она плакала, и её светлые слезы сбегали по голенищам его сапог на жёлтый песок. Наконец, он поднялся на ноги. Она поняла, что сейчас он покинет её навсегда, и её лицо застыло в мучительной скорби. Он трижды поцеловал её, и она стояла под его поцелуями бледная и неподвижная, как статуя, с широко открытыми глазами, в которых мерцало отчаяние. Её вид резанул его по сердцу. Он поспешно сбежал под кручу и скрылся в камышах.

Затем его фигура показалась в лодке, посреди реки. Она всё стояла и не сводила с него глаз.

Вот лодка ткнулась носом в низкий берег лугов. Он вылез на берег и махнул жене своей татарской шляпой. Она не шевелилась.

Тёмная ночь стояла в поймах, унылая и неподвижная, как эта покинутая женщина. Было тихо; ни один листок не шевелился. Только посвистывали невидимые кулички, и казалось, что это уныло свистят кусты, поникнувшие над тихими водами Стылой. Максим повернул в поймы. Одинокий куст на минуту заслонил его фигуру, но затем она мелькнула снова неясным пятном. Она показалась на бугре, исчезла в лощине, опять показалась, и опять пропала и уж больше не появлялась на мутном фоне ночи.

Однодум исчез…

Кошмар